— Что, орлы, каковы результаты? — откинувшись на спинку кресла, поинтересовался капитан.
— Никаких, — виновато глянул Никита. — Я весь поселок перетряс — никто ничего не видел.
— А машинист?
— Тоже ничего, — нахмурился Илья. — Да, подъезжая к платформе, он почувствовал, что что-то переехал. Но паники на платформе не было, никто не кричал, хотя парочка пассажиров, по его свидетельству, садилась в первый вагон. Он решил, что ничего серьезного, мало ли какую дрянь люди бросают на пути. Может, там пакет мусорный или собака дохлая, что же, из-за каждого пустяка экстренное торможение устраивать и из графика выбиваться? Словом, плевать он на все хотел.
— А у вас что, Игорь Сергеевич? — Никита уставился на него бесхитростным взглядом.
— Тоже ничего, — буркнул капитан. — Нотариус, у которого хранится завещание Барановского, он же семейный поверенный, как его называет Агнесса, в Штатах на какой-то конференции и вернется послезавтра. У Леонида Каргина-Барановского алиби. Пока не вернулся этот самый юрист, нужно двигать в Дом творчества и дальше работать с местной публикой. Мирок у них, как уже не раз отмечалось, маленький, и все тайное рано или поздно становится явным. Поеду сам, потрясу этих деятелей искусств. Опять же Агнесса Юрьевна, главная наследница семейных сокровищ, все еще в Репине. А вы бросьте все усилия на мир коллекционеров. Узнайте, с кем общался покойный Барановский. Может, кто-то из антикваров проявлял в последнее время к собранию горячий интерес. Действуйте, орлы. Давайте так: Стрешнев продолжает искать свидетелей, а Полуновский занимается искусством, ему это ближе.
— Это еще почему? — ревниво встрепенулся Никита.
— У него сестра искусствовед.
— Добрый день, Агнесса Юрьевна. — Капитан приблизился к лавочке в сиреневых зарослях. Он намеренно застал Барановскую врасплох. Уж слишком она была выдержанной и готовой к разговору в день их знакомства. Посмотрим, что будет на этот раз.
День выдался жарким. Очередной скучный, вопящий о радости жизни день. Такими они казались Агнессе со времен консерватории. Лето и весна радовали в детстве, а потом только острее заставляли почувствовать собственную неполноценность. Подружки бегали на свидания, целовались, им объяснялись в любви, у них случались трагедии на почве неразделенных чувств, они выходили замуж, по бульварам и проспектам гуляли парочки, а Агнесса бродила отвергнутая всеми, как прокаженная. Обида и горечь всегда охватывали ее в это время года. Нелюбовь к лету она сохранила со студенческих времен на всю жизнь.
Но сегодня настроение у нее было на редкость хорошим. Агнесса даже выползла посидеть на лавочке и сейчас с удовольствием нежилась в лучах ласкового северного солнца, щуря глаза и бездумно улыбаясь. Из полусонной неги ее вывел незнакомый голос. Агнесса открыла глаза и попыталась разглядеть нарушителя покоя.
— Капитан Мирошкин. Мы с вами на днях беседовали.
— Ах да. — Она недовольно вздохнула. — Чем обязана?
— Хотел поговорить о вашем покойном брате.
— Я все уже сказала. Мы почти не общались, подробности его жизни мне неизвестны.
— Насколько я понимаю, и вы, и покойный работали в консерватории? — Мирошкин решил не отступать.
— Да, но это ничего не значит.
— По вашему собственному утверждению, музыкальный мир тесен, все на виду, а тут единокровный брат. Ни за что не поверю, что до вас не доходили слухи о нем.
— Не верите? — Агнесса усмехнулась. — Тогда поспрашивайте людей. Влад был пустым местом, о нем просто нечего было сказать.
— Хорошо. Расскажите, пожалуйста, о вашей семье и о коллекции. — Капитан зашел с другого бока.
— Коллекцию собирал мой дед, профессор востоковедения, — без энтузиазма начала Агнесса. — Она формировалась с середины 1920-х годов до конца 1940-х. Когда у отца появилась возможность, разумеется, уже в зрелые годы, он пополнил ее несколькими ценными экспонатами. После его смерти коллекция перешла в нашу коллективную собственность — мою, Влада, Леонида и его матери.
— Это, простите, как? — наморщил лоб Мирошкин.
— Эта коллекция принадлежит не одному человеку, а всей семье. Мы могли распоряжаться ею и ее отдельными предметами только сообща. Продать, обменять, выставить — для всего требуется единогласное решение. Но хранится собрание целиком в доме деда, в квартире, где жил Владислав.
— Интересно. И как это происходило на практике?