Некоторые, бросая оружие, пытались развернуться и уйти обратно. Партизаны, особо не высовываясь, расстреливали увязших в болоте солдат! И не только солдат... Один из выстрелов угодил в живот Бестужеву-Рюмину...
Закричав от страшной боли, капитан (произведённый, кстати, за два дня до рейда!) упал лицом в болото. Умиравшие рядом с ним люди ничем не могли помочь командиру. Невероятным усилием Мишель пополз по жиже в сторону твёрдой почвы. Там его подхватили те, кто сумел вылезти... Кому повезло меньше, тот остался в болоте.
— Выходим отсюда! Быстро! — послышалась команда полковника Муравьёва-Апостола. — Всем выйти из леса к дороге! Построиться!
Когда солдаты отошли к дороге, Сергей Иванович увидел, что его лучшего друга несут на руках:
— Господи, Мишель, — растерянно сказал полковник. — Как же так?
— Знаете, Сергей, — слабо улыбнулся Михаил. — Однажды мне приснилось, что и вас, и меня повесили. Причём верёвка почему-то лопнула. Но вместо того чтобы помиловать, как это принято, нас опять-таки потащили на виселицу. Знаете — это был самый скверный сон в моей жизни! Merde!
— Молчите, Мишель, вам нельзя говорить, — попытался остановить молодого офицера бывалый полковник. — Сейчас лекаря кликну!
— Ерунда. Пуля в животе да болотная грязь в ране... Но это — гораздо лучше, нежели виселица... Merde!
...Капитана Бестужева-Рюмина похоронили в братской могиле вместе с нижними чинами. Неподалёку от могил пришлось оставить несколько раненых. Двое были ранены легко, но не смогли продолжать путь. Ещё двое — умрут через день-два. Два десятка с лишним не выбрались из болота да ещё десятка три пропали без вести. То ли дезертировали, то ли потерялись в лесу, в двух верстах от дороги! За два дня войско потеряло более двухсот штыков и всю кавалерию. А впереди, если брать за переход тридцать вёрст, было ещё не меньше четырёх...
Но самое худшее случилось с утра, после ночёвки. Выяснилось, что далеко не все хотели идти дальше! Первыми начали «бузу» малоросские «пластуны».
— Нэ пийдем дале! — грозно орал бывший наказной атаман Гречуха. — Пущай москали сами свои дела делают!
— Нэ пийдем! — вразнобой орало воинство, потрясая саблями. — Обратно хотим, на нэнку Украйну! Виртаемо взад!
Господа старшие офицеры и генерал наблюдали за этой картиной с некоторого отдаления. Муравьёв-Апостол, почерневший и спавший с лица после похорон Мишеля Бестужева-Рюмина, Еланин, баюкавший раненую руку, мрачный майор Терёхин, назначенный исправляющим обязанности командира полка вместо убитого Бестужева-Рюмина, и генерал Каховский.
— Господин капитан, — прервал молчание генерал. — Что же нам делать с повстанцами? И, заметьте, — ядовито добавил он. — С вашими подчинёнными, между прочим...
— Можно, наверное, заставить их подчиниться, господин генерал, — ответил на колкость Еланин. — Только не знаю как.
— Что-то новое... Командир отряда не знает, как заставить солдат подчиниться, — удивлённо впялился на него Каховский. — Просто — сходить и приказать! Или вы предлагаете сделать это мне?
— Боюсь, Пётр Григорьевич, что и Вас они тоже не послушают, — вмешался полковник Муравьёв-Апостол. — Это — не солдаты. Это — вольница. Возможно, в открытом бою сражались бы стойко и смело. Сейчас, когда стреляют в спину, они растерялись.
— И что же вы предлагаете делать?
— Думаю, их нужно отпустить, — высказал невероятное предложение Еланин.
— Объяснитесь, — холодно потребовал генерал.
— Вы командуете пехоте идти дальше, на Тихвин, — начал объяснять Еланин. — Ну а я, в свою очередь, заявляю своим хохлам, что те, кто хочет, может убираться к... чёртовой матери.
— Тогда уж к бисовой... — засмеялся Каховский, понявший идею.
Павел Николаевич Еланин вышел к «ополченцам», которые вновь стали напоминать ту самую плохо управляемую толпу, которую он увидел в Могилёве.
— Молчать! — негромко прикрикнул капитан.
— А ты нам рот не затыкай, — на чисто русском языке проорал ему в лицо атаман Гречуха. — Ты куда нас завёл, господин капитан? В лес да в болото?
— Убирайтесь, — холодно сказал офицер.
— Что значит — убирайтесь? — опешил «атаман».
— Убирайтесь обратно в Малороссию. Вы — дезертиры. Удерживать я вас не хочу и не могу. Но знайте, что в следующий раз, если мы с вами встретимся, вас повесят.
Еланин, морщась от боли в раненой руке, развернулся и пошёл. Незадачливые бунтовщики растерянно смотрели ему вслед.
В это время уцелевшие офицеры строили оставшихся в живых солдат. Всё же даже без «пластунов» в отряде ещё оставалось более пятисот человек. По старым меркам — что-то около батальона. Ну а по новым — два полка, сведённых в отряд.