— Дурак ты, Колька, — сказал владыка. — А ещё полковник лейб-гвардии. По армейским-то меркам, целый генерал-майор. У тебя тут сейчас целая дивизия в подчинении, все на тебя глядят. Будь у меня такой полковник, в году этак в тыща семьсот каком-нибудь да во время военных действий... Отправил бы батальоном командовать. И не за то, что водки нажрался да маешься теперь, а за то, что расклеился, как старый сапог. Не стыдно харе-то?
— Стыдно. Сквозь землю бы провалился.
— Ну, сегодня ещё ладно. Солдаты-то понимают, каково это — к казни приговаривать. Но потом поймёшь, что от водки — только на краткий миг совесть облегчится. А потом — ещё хуже... Да и пить не умеешь. Вон, подполковник Беляев выпил не меньше твоего, а уже спозаранку на ногах. И Налимов с Малозёмовым часа три как бруствера готовят. Ну, юнкер твой бывший, который штабс-капитан теперь, всё ещё дрыхнуть изволит. Его охотнички с утра пораньше «подлечили», по своему, по-поморски... Так что давай, господин полковник, вставай. Под землю тебе проваливаться нельзя. Одевайся и за дело. Нужно службу справлять. Пополнение прибыло да вести из Петербурга пришли.
— Владыка, — улыбнулся Николай, немного обижаясь за разнос, но понимая правоту старца. — Мне почему-то хочется вас Вашим Превосходительством назвать.
— Тогда уж Высокопревосходительством, — повеселел настоятель. — В прежней, мирской-то жизни я до генерал-аншефа дослужился. Но нынешнему рангу — полный генерал...
— Ого! — удивился Клеопин, машинально привставая с постели перед тем, кто имел чин, выше которого был только чин генерал-фельдмаршала. Но вспомнив, что он не очень-то одет (кто раздевал?), смутился: — Простите, отец игумен...
— Ладно, — засмеялся настоятель, наблюдая за покрасневшим офицером. — Я ведь хоть и монах, но не девка красная. Ну, ежели о чинах речь пошла, то не игуменом меня следует называть, а архимандритом. Но, — махнул рукой владыка, — суета всё это! Пойдём, вести из Питера интересные пришли...
Вести из мятежной столицы принёс молодой монах. Был он измотан, но глаза блестели радостным огнём.
— Рассказывай, отрок, — разрешил настоятель.
— К вам, отец настоятель, меня Его Высокопреосвященство отправил... — начал было монах.
— Когда именно? — перебил архимандрит. — Люди тут военные сидят, так что давай — всё подробно и по порядку!
— Ага, — кивнул инок. — Отправил меня владыка во вторник, аккурат, после того как узнал, что Петропавловская крепость взбунтовалась...
— Петропавловка взбунтовалась? — перебил монаха удивлённый Клеопин. — С чего это вдруг?
— Точно и не знаю, — повёл плечами вестник. — Говорят, что комендант крепости полковник Муравьёв отказался выполнять приказ Батенькова. Тогда Батеньков отправил своих префектов оного полковника арестовывать, а солдаты крепостные их взашей выгнали.
— А что за приказ-то такой? — полюбопытствовал подполковник Беляев. — Не может быть, чтобы слухов об этом не ходило...
— Слухи-то разные ходят, — ответствовал инок. — Но владыка и сам в эти слухи не верит. В народе говорят, что Батеньков приказал Муравьёву расстрелять всех членов августейшей семьи. Ещё говорят, что не расстрелять, а отдать англичанам.
— Господи, а англичанам-то они зачем? — удивился Клеопин.
— Может, из человеколюбия ради? — предположил монашек. — Всё-таки августейшие особы.
— Чтобы англичане, да к русским человеколюбивы были?.. — засмеялся подполковник Беляев.
— Зато горцам они изрядно помогают, — хмыкнул Клеопин. — Да и персы, говорят, из аглицких пушек теперь с Ермоловым воюют. Выгода какая-то у них есть... Эх, не разбираюсь я в высоких политиках...
— Выгода, господа, самая прямая. Тут и политиком быть не нужно, — погладил бороду настоятель. — Пока в России заваруха — они свой куш завсегда иметь будут. А британцы-то, как мне из Москвы намедни писали, до сих пор императора Михаила законным правителем не считают. Вот ежели будут они у себя и цесаревича Александра Николаевича, и всех остальных держать как заложников... Только — Батенькову-то какая радость их выдавать?
— А тут батюшка, как раз и просто, — объяснил полковник. — У четверти солдат, что мы в плен взяли, ружья-то — аглицкой работы. Новёхонькие. Что-то я не помню, чтобы в бытность мою в гвардии такие ружья хоть у кого-то были. Гавриил Степанович, сволочь канцелярская, цесаревича на ружья выменять решил. Ну, может быть, лорды ему ещё какую-нибудь подачку бросят!
— А Муравьёв, стало быть, воспротивился? — обернулся настоятель к монаху. — И что там дальше было?
— Далее — генерал-губернатор Бистром приказал Петропавловскую крепость штурмом брать.