Выбрать главу

Ладони у меня потели. Я сидел на стуле, специально отведенном для таких, как я. Вошли присяжные. Это были несгибаемые, прямолинейные присяжные, они не станут сочувствовать шкиперу, который споил команду малолетних преступников и задавил ни в чем не повинного иностранца.

Коронер нацепил очки со стеклами в форме полумесяцев и сообщил, что имя погибшего Леннарт Ребейн. Он житель города Таллинна, гражданин Эстонии. Патологоанатом подтвердил, что смерть наступила в результате утопления и что в крови найден алкоголь.

Я наклонился вперед, пошептался с Уоллесом. Уоллес поднялся и спросил:

— Известно ли, когда наступила смерть?

— Трудно сказать с точностью до часа, — ответил патологоанатом.

— Мы слышали, что тело зацепилось за винт яхты моего подзащитного примерно в одиннадцать тридцать вечера. Того вечера, когда нашли тело. — В зале зашевелились, вытянули шеи. — Мы хотели бы узнать, был ли он мертв к тому моменту, когда тело зацепилось за винт.

Патологоанатом был молод, с копной черных волос и с обеспокоенным лицом. Он сказал:

— Когда винт зацепил его, он был уже мертв.

— Давно?

— Трудно определить точно. — Патологоанатом заговорил таким голосом, как будто обращался к детям. — Когда кровь перестает циркулировать, ткани при ударах ведут себя по-другому. К тому времени, как была сделана попытка запустить двигатель, циркуляция прекратилась. Боюсь, что точнее мы сказать не можем. Пальцы левой руки, похоже, оказались защемлены... э-э... рулевой петлей. Я полагаю, что причиной этого было воздействие течения.

Уоллес поблагодарил его. Я сидел на своем стуле и думал, должен ли я почувствовать облегчение. Но до облегчения было еще далеко, потому что к стойке шел суперинтендант Робертсон, твердый как сталь и компактно упакованный в серый костюм. Ну погоди, подумал я.

Суперинтендант прокашлялся, облизнул губы — его язык был такого же цвета, как костюм. У меня в ушах уже звенело то, что он собирался сказать, сердце колотилось так, что заглушало все другие звуки. Голос у него был сухой и тонкий. Потом я расслышал слова.

— В данном случае, — говорил он, — кажется, ясно, что это весьма трагическое происшествие, в котором никто не виноват.

У Уоллеса Холта рядом со мной отвисла челюсть.

— Ага, — сказал коронер. — Теперь выслушаем показания.

Были зачитаны показания. Коронер протер очки, покачал головой. Ни о пьянке, ни о малолетних преступниках не было сказано ни слова.

— Трагично, — произнес коронер, когда все было кончено. — Никто не виноват, невзирая, — он, хмурясь, посмотрел в сторону журналистов на галерке, — на некоторые необоснованные слухи. — Затем он рекомендовал присяжным вынести вердикт о смерти в результате несчастного случая.

Мы встали. Прошло полминуты, прежде чем Уоллес смог заговорить.

— Да-а, — сказал он. — Будь я проклят.

Мы выходили из зала суда, десятки плеч толкали и пихали нас. Тут же оказался Дикки Уилсон. Он поднял руку, помахал мне. Чертов мерзавец, подумал я. Как с гуся вода. Но "Противовес" явно где-то здесь.

Что-то ткнулось мне в руку — что-то прохладное, шуршащее и прямоугольное. Я держал в руке конверт. Теперь на меня накинулись журналисты. Уоллес говорил:

— Никаких комментариев.

Я встретился взглядом со Снейпом из "Миррор". Он поморщил свой острый нос. Губы его сложились в слово:

— Обработали.

Я отвернулся. Я не любил соглашаться с Майком Снейпом, но на сей раз мне ничего другого не оставалось. Засунув конверт в карман, я взял Уоллеса под руку.

— Спасибо, — сказал я.

— Не за что. — Он достаточно пришел в себя, чтобы благодарность дошла до него, но вид у Уоллеса все еще был обалделый.

— Выпьем?

— Блестящая мысль, — сказал он, уцепившись за мое предложение, как будто это было единственный твердый островок в мире, сошедшем с ума.

Я довольно долго выбирал паб. Для меня было важно его расположение. Наконец мы обнаружили темную забегаловку, около которой была автостоянка, отвечавшая моим требованиям.

Уоллес заказал большой стакан джина с тоником. Я пил виски, мне это было необходимо, Уоллес сказал:

— А у вас есть друзья.

Я пожал плечами. Потом вытащил из кармана конверт. Он был из толстой, тяжелой бумаги. На клапане был изображен конек крыши палаты общин. Внутри лежал простой листок бумаги, без фирменного знака. В середине листка были отпечатаны на машинке слова: "АМИАС ТЕРКЕЛЬ, НАМАНОН, СУОМИ".

— Друзья что надо, — продолжал Уоллес.

Я положил конверт в пепельницу, попросил у барменши спичку и смотрел, как оранжевый огонек мерцает в темном душном баре.

— Теперь все по справедливости, — сказал я. Когда спасаешь жизнь министру, который когда-то работал вместе с твоим отцом, министр выражает благодарность. Это называется практической политикой.

— Еще? — предложил Уоллес.

— Я выпью кружку пива, — сказал я.

Он заказал.

— Думаю, вы не можете мне рассказать, что это за петрушка? — спросил он.

— Пока нет.

Я прихлебывал противное тепловатое пиво. Автостоянка за окном бара была у меня перед глазами: там стояли только несколько доставочных фургонов и "мерседес" Уоллеса. Я сказал:

— Заканчивайте. И уходите.

Он посмотрел на меня искоса, мешки под глазами набрякли. Он допил свой джин. Я объяснил ему, что он должен сделать.

— Зачем? — спросил он.

— Вы мой адвокат.

Он пожал плечами. Мы церемонно попрощались за руку. Он вышел.

Я пил пиво и в зеркало в эдвардианской раме в виде листьев, расположенное за стойкой бара, рассматривал автостоянку. Мне было видно окно, выходящее на улицу. Там появился красный "ровер". "Мерседес" отъехал. Из "ровера" вышел человек. Плотного сложения, с перевязанным ухом. Утром он был в Рамсгейте. Его рот был закрыт. Если бы он его открыл, стало бы видно, что у него нет правого верхнего клыка.