— Что случилось? — спросил высокий.
Я рассказал.
— О Боже! — произнес он сочувственно.
Цена его сочувствия была мне известна. Отто Кэмпбелл долго служил в САС[2]. Мало кто мог сравниться с капитаном "Вильмы" в упрямстве и хитрости.
— Все в порядке. Не волнуйся. Мы привязаны к бую, — сообщил он мне, внимательно разглядывая мою команду, словно у него были причины сомневаться, все ли целы. После совместной стоянки в Амстердаме он наверняка помнил в лицо многих моих ребят, если не всех. Позади меня кто-то громко икнул. Он ухмыльнулся и бросил:
— Привет, Мэри!
— Привет.
Лучше бы она не открывала рта. Запах рома поплыл с "Лисицы" на "Вильму". Отто покрутил носом:
— Хорошо погуляли?
— Нормально, — пробормотала Мэри.
Человек в черных ботинках не проявил к нам никакого интереса.
— Мы с Биллом старые друзья, — сказал ему Отто. — А это, Билл, инспектор Робертсон из полицейского отделения Медуэя. Не удивляйся. Дело в том, что у нас на борту министр.
— Министр?
Мэри позади меня громко икала.
— Невилл Глейзбрук нанес нам официальный визит. — В его голосе слышалась ирония. "Молодежная компания" целиком и полностью зависела от Невилла Глейзбрука, а главное — от его финансовой поддержки. Но, в конце концов, что мне за дело до его денег?! Я просто управляю кораблем и не собираюсь ни перед кем лебезить.
— Твой брат тоже был здесь. Думал дождаться, но ему пришлось уехать — срочные дела, — продолжал Отто.
Невилл Глейзбрук был министром транспорта, а до этого — министром обороны. Возможно, тогда у него появились нежные чувства к морскому флоту. Но больше всего ему нравились дорогие яхты. Дочь Невилла Глейзбрука была замужем за моим братом Кристофером, к которому я не питал никаких братских чувств. Хорошо, что он уехал, не дождавшись меня. Я старался встречаться с Кристофером как можно реже еще и потому, что он был совладельцем "Лисицы".
Я спросил Отто:
— Завтра выходим? Никаких перемен? — Мне хотелось поскорее закончить разговор.
Отто кивнул.
— Спокойной ночи, Отто, — сказал я.
И в этот самый момент Мэри согнулась пополам, отвратительно хрюкнула, и ее вывернуло прямо на палубу. Только этого нам не хватало — облеванной палубы и омерзительного запаха, как на задворках самой грязной пивной!
Отто сделал вид, что ничего не заметил, повернулся и ушел.
Полицейский остался наверху и равнодушно глядел на все это безобразие.
Двое из команды унесли Мэри в каюту. Палубу окатили водой. Команда продолжала уборку, искоса поглядывая на меня. Они знали, как я люблю "Лисицу". Что это для меня не просто старый парусник — это моя единственная любовь и смысл моего существования.
Укладывая трос в бухту[3], я перебирал в памяти весь наш сегодняшний путь. Давно я не чувствовал себя так отвратительно. Если один из членов вверенного вам экипажа извергает из себя пинту рома чуть ли не в ботинки полицейского, который охраняет министра, у капитана есть причины для беспокойства, даже если он состоит в родстве с этим министром.
Наконец мы закончили уборку и подготовку к завтрашнему плаванию. Ребята разбрелись по каютам. Я тоже отправился к себе.
Мое обиталище состояло из двух кают на корме. Одна из них — кают-компания, обитая французскими панелями, где стоял приспособленный к качке стол; в другой имелась большая односпальная койка, установленная первым владельцем "Лисицы". Он купил парусник в 1922 году на деньги, которые сколотил после битвы на Сомме, снабжая Британскую армию маргарином.
Я шел к себе мимо кают, в которых располагался экипаж. Девушки — в ближней от меня каюте, юноши — в дальней. Они все так вымотались, что уснут без разговоров.
Мой матрос Пит уже залег на свою верхнюю полку. Он родился и вырос в Пултни. Ужасный брюзга и потрясающий мастер. Я не встречал другого такого знатока английских деревянных кораблей. Пит любил "Лисицу" больше, чем свою жену. Во всяком случае, мне так казалось. Внутренности старого, изготовленного из дуба парусника были не раз перебраны его руками буквально по косточкам. Я вошел в свою каюту и лег не раздеваясь прямо на покрывало. Неужели опять меня ждет бессонница? Или муторный сон, в котором я увижу сызнова все перипетии минувшего дня. С этими мыслями я и заснул как убитый.
...Красное солнце поднималось над мачтами и освещало гранитные пристани Чатема. В порту теснились большие корабли, фрегаты и бригантины. Мелочь вроде нашей размещалась привольно на речной глади.