Потом я шлепнулся о землю и перестал думать.
Сначала ударилось о землю плечо, потом ухо, потом все остальное, без строгого порядка. Если бы я был парашютистом, я бы умел падать. Но я был всего лишь бывшим журналистом. Я шлепнулся, как уроненный омлет, покатился по земле и вмазался в стену.
Боль была адская. То, что случилось потом, было похуже боли. Дверца автомобиля открылась. Я услышал шаги по мокрому бетону. Меня потянули за шиворот. Я открыл глаза. Но ничего не увидел. Ослеп, подумал я. Вот блядство, ослеп. Панический страх схватил меня за горло. Буду гнить в тюряге, да еще и слепым.
Снова меня потянули за шиворот, на этот раз сильнее. Что-то текло по волосам. Во рту был соленый металлический вкус. Кровь. Залилась в глаза. Я не ослеп. Снова рывок. Я поднялся на четвереньки. Ободранные ладони саднило. Я оттолкнулся ногами, принял вертикальное положение — как это делает двухлетний ребенок, с растопыренными ногами, без всякого достоинства. Все части тела действовали, кроме глаз.
Дверца автомобиля открылась. Что-то толкнуло меня в грудь. Подножка автомобиля уперлась мне в икры. Я упал на сиденье, подпрыгнул на нем. Еще один толчок в грудь — и я оказался на полу позади переднего сиденья. Я лежал на полу, на зубах скрипел песок. Я подумал о клубах слезоточивого газа, о резких прожекторах, о полицейских сапогах и идиотских белых касках, о черных, похожих на ящики фургонах, которые увозят тебя в бетонные мешки, откуда о тебе не будет ни слуху ни духу.
Внезапно я затрясся от ужаса.
Глава 28
Водитель нажал акселератор. Я с трудом повернул голову, чтобы увидеть отражения прожекторов в салоне автомобиля. Я ожидал, что машина поедет на их свет. Но ничего подобного. Она поехала задом. Поехала задом, причем очень быстро. Я видел, как фары скользили по серым бетонным фасадам зданий, слышал визг коробки передач. Потом водитель нажал на тормоза. Машина с ревом вынеслась на проспект, колеса затормозили, раздался лязг — машина протаранила шлагбаум. Фары погасли. Колеса с воем катились по бетону.
Я кое-как приподнялся, и моя голова оказалась на уровне сиденья. Я увидел плечи водителя, фуражку с твердым козырьком. Мы ехали по широкому пустому проспекту с двумя рядами жилых домов.
— Опусти голову, — сказал водитель.
Сердце у меня оборвалось. Я лег на пол машины.
— Ты идиот, — сказал водитель. — Когда-нибудь ты допрыгаешься, что тебя убьют.
Он говорил по-английски. Женским голосом. Это был голос Нади Вуорайнен.
— И меня заодно, — добавила она. — Не высовывайся.
Я лежал, закрыв голову руками. Это не ловушка, думал я. Не ловушка. Какой-то миг я не мог думать ни о чем другом. Потом до меня стало что-то доходить. У нее будут из-за меня неприятности. Крупные неприятности. Я сказал:
— Откуда твои друзья узнали, что я тут?
— Это не друзья, — ответила она. Радио в автомобиле залопотало. Она умолкла, прислушалась. Потом проговорила: — Пойми, у нас тут идет война. Тихая маленькая война внутри полиции. Некоторые, и я в том числе, считают, что Эстония — самостоятельная республика, и мы должны укреплять правопорядок в стране. Но есть и другие — то ли русские, то ли остатки номенклатуры, которые хотят сохранить старые порядки, когда полицейским закон не писан.
— Тайная полиция?
— Гораздо проще. Мы строим новое государство. Как полицейская, я служу народу. Те, другие, не служат ни народу, ни государству, а только самим себе. Боже! — Автомобиль замедлил ход. — Не поднимай головы. Полицейская машина.
Она посигналила встречной машине, помахала рукой.
— Все в порядке. По радио пока молчат. Едем.
Она ехала очень быстро, так же как в ту ночь в Саутгемптоне, только сегодня дорога была пустынна. Минут через десять она сказала:
— Можешь сесть. А браслеты оставим, на всякий случай.
Я выбрался на сиденье. Проспект кончился. По обеим сторонам дороги были деревья — старые ели, чернеющие при серебристом свете фар. То и дело встречались поляны, на которых белели валуны, похожие на китов.
Она в первый раз повернула голову. Под козырьком фуражки — профиль греческой статуи. Она улыбнулась мне. Улыбка была натянутая, машинальная. Надя была встревожена.
Я снова спросил:
— Как твои друзья меня нашли?
— Неужели ты думаешь, что мы совсем сосунки и что человек, которым интересуется полиция, может выехать из гавани на велосипеде без слежки?
Она говорила сердитым голосом: ее гордость была задета.
— Понятно. — Моя гордость тоже была задета. — Что за чертовщина тут случилась?
— Тебе повезло, — сказала она. — Это все Велло, чокнутый мальчишка. Он член антиобщественной группы. Они против русских. Но и против всего остального тоже. Они не утруждают себя мыслями. Считают, что думать не обязательно. Зато развивают бешеную деятельность. Энергия как у цыпленка, которому отрубили голову. Все молодежные группы в больших городах одинаковы. Они кричат: мы революционеры, мы то, мы се. На самом деле они анархисты. А некоторые — просто бандиты и занимаются вымогательством. Другие любят драться с полицейскими. Они напали на кагэбэшников, которые хотели тебя арестовать. А те вызвали себе на помощь городскую полицию. Но городская полиция не любит КГБ. Так что теперь там бьют моих друзей, потому что ты устроил дебош.