А сейчас прибавились еще новости о возможной передаче непосредственно в руки весточки родным. Это ее и воодушевило и подавило: как все осуществить? Перебирала тысячи вариантов, пока не пришла восторженная Марушка и сообщила, чтобы и она также готовилась к тому пиру. Славка растерялась, а потом запрыгала от радости — она сама, сама попробует передать весть о себе! Но ее радость притушила прислужница, сказав, что это еще пока только возможность, не приказ, но готовиться обязали, мало ли что. Есть в гареме молоденькие славянские девушки, но кто может знать, что пожелают русские гости? Поэтому готовили ВСЕХ и ее в том числе.
Хоть эта весть и смутила восторженность Славки, она все же была счастливо настроена и трепетала от восторга.
И вот день настал. С самого утра ее мыли, натирали маслами, одевали и украшали. Славка почти не могла есть, лишь слегка клевала принесенную пищу и только пила воду. Марушка сетовала, что так себя изводить нельзя, но девушка почти ее и не слышала, она ждала приглашения и ходила по комнате, нервно сжав кулаки. Но время шло, а ее не звали. Она прислушивалась к ходьбе и крикам за стеной, отправляла Марушку узнать новости в гареме, но та приходила и докладывала, что всех пока держат в помещении и никого не зовут.
— Ждать и догонять — самое трудное в жизни.
Так думала Славка и рухнула, как подкошенная, когда Марушка принесла ей весть, что на сегодня их выход отменяется и надо ждать завтра. Возможно, что их и пригласят, а возможно и нет. Слез не было, была страшная тоска и опустошенность, будто разом вынули душу. Она свернулась на своем ложе и застыла, без мысли, без движений. Так и пролежала, не засыпая до самого утра. И только, когда женщина тронула ее за плечо, она очнулась и села на край тахты.
— Рази таки можна, — пеняла ей Марушка, помогая переодеться и подавая все для умывания и завтрака. — Аще ж впереди ни един день, все исчо можа быти. Соберись. Ты жа сильная. Верю, шо усе получитца, и ты скора увидишь и свою родИну и своих рОдных.
Славка слабо улыбнулась на слова женщины и кивнула.
— Я буду старатца.
И потом еще два вечера она ждала приглашения, но так и не дождалась, хотя девушек из гарема водили на пир, где они только сидели стайкой в углу и никому не предлагались. Как говорили в гареме, русские отказались от их услуг. Но в то же время, пытались договориться с ханом об их выкупе. Тот соглашался и весело смеялся, когда толмачи передали ему, что почти все девушки отказывались от выкупа и хотели остаться в гареме.
Марушка пыталась уговорить некоторых передать слова Славки любому из русских, но была наказана ударами плетью, когда одна из них передала эти слова главному евнуху. Славка долго утешала битую женщину и просила прощения, но та только плакала.
— Я привязалась к тобе, дочка, — всхлипывала она, — и мне не больна. Больна смотреть, аки ты мечешься и изводишься. А вот помочь я тобе ужо не смогу — получила запрет на общение с гаремными. Хорошо, што ще от тебя не убрали. Тут и тебе и мне было бы уж совсем худо.
Славка сжимала зубы и хмурилась. Ее планы о возможности передачи вести родным проваливались, она была отрезана от посольства, и это было последней каплей ее надежды. Сил не было, руки опускались, и она замирала от горечи. Безнадежность и грусть заполняли ее сердце. Она слушала радостные вскрики за стеной, быстрые шаги и представляла себе ханский пир, где ей не суждено его увидеть. Марушка как могла, успокаивала ее и даже пыталась смешить, рассказывая местные побасенки.
— Слушай. Как-то хан позвал на свой пир верблюда, — рассказывала она, улыбаясь. — Верблюд обрадовался, а потом подумал: петь и плясать я не умею, значитца заставят дрова возить. И не пошел. Вот и ты думай, зачем тобе туда-то? Будь умной, как тот верблюд. Хто знает, зачем бы тобя позвали и што заставили делати.
— Я бы нашлась чего, — уже скупо улыбалась Славка и поцеловала смущающуюся женщину в щеку. — А тобе Спаси бог. Если мне суждено убечь, то я тобя обязательно выкуплю. И возьму к себе.
Марушка гладила ее руку и кивала, соглашаясь. Она знала, что девушка обязательно бы выполнила свои слова, так как за все это время она уже успела и узнать ее и полюбить.
Сидя рядом, она вздыхала, вспоминая свою прежнюю жизнь.
Еще в тринадцать ее захватили в плен, когда она вместе с семьей переезжала в пограничные владимирские угодья, где князь обещал свободу и землю. На них напали свои же, разбойники. Не погнушались бедным барахлом, и убили всех: отца, мать и двоих старших братьев. Ее полонили и продали половцам. Те продали хану в гарем, как того требовали правила: если молода, хороша собой и девственна, то давали много золота, так как покупали главному хану или своему кошевому. Так она оказалась здесь и все двадцать пять лет прожила тут, вначале наложницей самому хану, тот любил девственниц, а потом он приказывал отдавать ее гостям. Прошло время, и она забеременела, но от кого, не знала. Такого тут не терпели и сделали выкидыш. Потом уж беременности не наступало, и ее оставили в прислугах.