Тот не шелохнулся.
Вода потекла по волосам, плечам, спине и груди.
А он так и не шелохнулся.
Лишь дрогнул конский хвост, но сжимавшая его рука осталась неподвижной.
Старик возвратился в круг, сел и, приняв позу, снова замер.
Стало тихо, лишь потрескивал огонь.
Одинокий человек, затерянный среди безмолвия.
Он стоял в кругу разбросанных костей — койота, горного льва, лошади, быка, барана, змеи.
Он смотрел, как над Сангре-Вьенто-Меса поднимается струйками дым, и потом, поднявшись метров на тридцать, они стекаются в один темный столб, восходящий прямо к луне.
Луна в клубе дыма казалась изумрудной.
Человек улыбнулся невеселой улыбкой.
Он распахнул руки, как будто маня дым к себе.
Дым стоял на месте.
Ничего, он подождет.
Дым всегда приходил к нему — придет и теперь.
А после сегодняшней ночи, когда выжившие из ума старцы сделают свое дело, он заставит его подчиниться своей воле.
Нужно только верить…
Донна перевернулась во сне и застонала так громко, что проснулась. Она моргнула, прогоняя страшный сон, и, окончательно проснувшись, спустила ноги с кровати. Отбросив с лица волосы, Донна вдохнула ртом прохладный ночной воздух и зябко передернула плечами.
В доме было тихо.
И у соседей тоже.
Через щели в шторах в комнату проникал лунный свет, в его луче плясали пылинки.
Донна зевнула и встала с кровати. Кошмар рассеялся, но она знала: это тот самый жуткий сон, что преследует ее вот уже третью неделю.
Ей снилось, будто она идет по пустыне, босая, в одной длинной тенниске. Ноги мерзнут от остывшего за ночь песка. В лицо дует ветер. Полнолуние, а луна такая огромная, словно вот-вот столкнется с землей. И звезд не сосчитать…
Ветер дует ей в лицо, а за спиной слышны чьи-то шаги, но стоит ей обернуться — никого, только ночь да ее тень.
А за спиной что-то шипит.
Подбирается к ней и царапает.
Она чувствует, что больше не выдержит, и усилием воли заставляет себя проснуться: если не проснешься, то просто умрешь от страха.
Донна не верила в приметы, но не могла не удивляться постоянству этого страшного сна.
Она сонно побрела на кухню, открыла холодильник и подумала, не выпить ли пива. Хотя, пожалуй, поздновато (или рановато?). А, один черт! Если она сейчас выпьет, то уже не уснет и встанет ни свет ни заря, кляня себя и гадая, хватит ли сил целый день таскать ноги после нескольких часов сна.
Решительно захлопнув дверцу холодильника, Донна зевнула и направилась к задней двери.
Двор у нее был небольшой. Как и все остальные участки, расположенные вдоль боковой дороги, с торца его замыкала выкрашенная под цвет земли бетонная стена. Ветвистые тополя скрывали соседние дома, и даже днем увидеть их можно было только стоя прямо у стены.
Внезапно Донна почувствовала себя страшно одинокой.
Никого рядом.
Она отрезана от всего мира, и помочь ей некому.
Она запаниковала и никак не могла взять себя в руки.
Бегание из комнаты в комнату ничуть не помогло: из окна гостиной тоже ничего не видно — только розовые клумбы. Надо было гробить столько сил и времени, чтобы сделать из них живую изгородь — теперь за ними не видно ни дороги, ни поля.
Да она в западне!
Вскрикнув, Донна помчалась к двери, распахнула ее и, выскочив на крыльцо, чуть не спустилась во двор, но бетон обжег холодом босые ноги, а холодный ветер приклеил тенниску к груди.
«Хватит! Завтра же утром перееду в город!» — решила Донна.
«Каждый раз после кошмара даю себе этот обет», — тут же невольно усмехнулась она.
Нечего сказать, крутая девчонка! Такая крутая, что раскисла из-за какого-то бредового сна.
Рассмеявшись, она вернулась в дом, и ей показалось, что она слышит за спиной знакомое шипение…
Дым поднялся, свернулся кольцом и проглотил изумрудную луну.
Майк Остранд был слегка навеселе.
Черт, какое там слегка — пьян в стельку: не различал даже приборной доски, не говоря уж о шоссе.
Сноп света от фар то расплывался, то принимал четкие очертания. Дорога качалась из стороны в сторону, а вместе с ней и машина то и дело пересекала осевую линию.
Впрочем, уже так поздно, что это не имеет никакого значения.
Дорога из Санта-Фе, не считая отдельных горок и пригорков, ровная на всем пути до Берналильо, да и дальше, за Альбукерке: знай топчи себе железку и держись покрепче за руль. Не впервой!
Майк икнул, рыгнул и, почувствовав кислый привкус во рту, скривился и потряс головой.
По радио передавали Вилли Нельсона.
Майк протер глаза и взглянул в зеркало заднего вида. Ни черта не видать — темнотища!
И впереди темнотища.
Спидометр перевалил за сто.
«Если повезет, к двум буду дома, а в два десять засну, разумеется, если доберусь до спальни. Или в два ноль пять, если не дотяну и свалюсь на кушетку в холле…»
Он рассмеялся, вернее, хохотнул и, почув— , ствовав, что вот-вот зевнет, опустил оконное стекло. Он хоть и пьян, но соображает: пусть лучше продует голову, чем вырубиться и очнуться в кювете.
Из окна потянуло свежей ночной прохладой. Ровно и уверенно гудел мотор.
— Ну прямо как я! — заявил Майк, обращаясь к дороге. — Уверен в себе, прочно стою на ногах.
Он опять хохотнул и еще раз рыгнул.
Хороший был вечер. Нет, просто замечательный! Эти недоумки из Санта-Фе, которые полагают, что лучше других разбираются в современной живописи, решили, что он — новое слово в искусстве. «Живые коллажи» — вот как они назвали его картины, а его самого окрестили Гением Пустыни.
— Бог ты мой! Смех, да и только! — завопил он во всю глотку.
Лет десять подряд Майк безуспешно пытался продать свои картины, которые не нравились даже ему самому, а в один прекрасный день взял кактус, разрезал его пополам, приклеил к холсту, добавил несколько птичьих косточек и пару бусинок, придумал соответствующее бредовое название и шутки ради повез на север.
И им понравилось.
Да еще как понравилось!
Он-то сотворил сей «шедевр» в издевку, а они чуть не передрались: все горели желанием его купить.
По салону, трепля белокурые волосы Майка и холодя голову, гулял ветер.
Через пять лет, вернее, через двадцать пять «полотен», состряпанных в состоянии жесточайшего подпития, на его банковском счете образовалась кругленькая сумма. Он купил себе новый домик, менял каждый год машину, не говоря уже о женщинах, которые выстраивались в очередь — лишь бы прикоснуться к величию Гения…
Тошнота, да и только!
Однако его умственные способности слава не повредила.
Мода приходит и уходит, и он отлично понимал, что следующий сезон может стать для него последним. Поэтому сейчас надо лечь на дно, поработать еще над дюжиной нетленок и вовремя удалиться на покой. Чтобы избежать печальной участи многих неудачников, которые, пережив свой звездный час, пристают ко всем подряд где-нибудь в баре с рассказами о былом величии и пьют на халяву пиво.
Спидометр перевалил за сто двадцать.
Разболелась голова.
В животе булькала кислятина.
Тыльной стороной ладони Майк отер лицо и заметил что-то справа, прямо за кромкой света фары.
Нахмурившись, он уставился в ту сторону и вскрикнул от неожиданности, когда машина, словно следуя за его взглядом, выскочила на обочину. Майк судорожно вывернул руль, его накренило в сторону осевой линии, потом откинуло назад. Вместо тормоза он нажал на газ, правые шины соскочили с асфальта и вгрызлись в песчаную обочину, и у Майка из горла вырвался немой крик.
Машину здорово тряхнуло.
Майк замер — выходить из заноса или не выходить? — ив ужасе смотрел, как стремительно летят на него кусты и глубокий кювет. Но вдруг в последний момент они как будто сами собой увернулись, а автомобиль вновь оказался на тверди дороги.