Александр Тихонов
Кровавый Янтарь
… и горы уже забыли кровавую битву, которой люди на мгновение нарушили их вечный покой. Эхо кануло в каньоны и затерялось в них, запах пороха развеялся…
А что, если наша Земля — ад какой-то другой планеты?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Марионетки судьбы
Глава первая. У приоткрытой двери…
Когда ты долгое время охотишься на маньяка, то сам становишься маньяком, постепенно теряя контроль над ситуацией. Когда ты наблюдаешь за зверем, то сам со временем уподобляешься ему.
Однажды примерив на себе шкуру убийцы, ты уже никогда не становишься прежним, увязая в трясине ненависти всё глубже и глубже.
Я понял это сразу же, как только получил заказ на Стекольщика. Я шел за ним, убивая всех, кто вставал на пути, но не замечал сходства. Я чувствовал его повадки, как охотник чувствует повадки соперника. Я сам стал Стекольщиком. Я думал как он, действовал как он. Я стал видеть мир через призму вечной неопределённости.
Я увяз слишком глубоко…
…Они пришли из темноты, когда я закрыл глаза. Вереница образов знакомых и незнакомых людей. Все они окружили меня плотным кольцом, и каждый пытался что-то мне сказать.
Я остановился, и зажал уши ладонями, пытаясь уловить смысл видения. Только теперь я заметил, что люди вокруг меня не встревожены как раньше. Они все улыбались. Застреленный мною мародёр весело махал рукой, продираясь сквозь толпу.
Они звали меня с собой, и в этот момент я увидел Ворона.
Сталкер стоял вдалеке от процессии, отрицательно качая головой.
— Не ходи с нами. — Проговорил он. — Тебе ещё рано. Ты должен жить.
Сталкер улыбнулся и исчез, растворившись на фоне чёрного тоннеля. Все прочие призраки тоже исчезли.
Теперь я видел лишь полутёмный тоннель, в конце которого брезжил свет, словно дверь в рай забыли запереть, и сияние сочилось через получившуюся брешь.
Я шагнул вперёд, чувствуя невообразимую лёгкость, но вскоре остановился, и поглядел назад.
Там была лишь тьма, и всё же я решился. Развернувшись, я зашагал в противоположную свету сторону. Я шел во тьму, но страха не было, ведь привычный жить во тьме, я не боялся сумрака.
— Зачем ты идёшь сюда?! — Рокотал где-то рядом надрывный голос монолита, но я продолжал идти. — Тебе не исправить то, что предначертано. Неужели ты готов променять вечный свет на потёмки этого мира? Неужто, ты способен выбрать жизнь, полную боли вместо вечной радости? Почему?
— Потому, что меня попросил друг. — Выкрикнул я, и шагнул в почти осязаемую мглу…
…Я увяз слишком глубоко в омуте зла. Всё моё естество жаждало отмщения за Артура, но когда я нагнал убийцу, злоба иссякла. Я знал, что догоню его, настигну, загоню в угол.
А что потом? В последний момент я уподоблюсь Стекольщику и воткну нож в грудь убийцы Артура.
Нет. В чём в чём, но в этом меня обвинить никто не сможет.
Я долгие годы верил, что россказни пьянчуг из бара «сталкер» про то, что каждую ночь им снятся умерщвленные в лихой молодости люди, всего лишь бред. Сопливое нытьё стариков, не справившихся со своей судьбой. Но теперь, стоя во мраке неизвестности, я видел их всех.
А я ведь даже не знал многих, не видел без масок. Вот они все — мои друзья и враги. Те, кого я лично отправил на тот свет, и те, кто умер по моей вине. Ворон, Шива, Артур, Федотов,….
Они стояли полукругом, глядя на меня. За их спинами был свет, и этот свет манил меня туда, к лёгкой жизни. Но это означало бы, что я забыл, с чего всё началось, и какая цель мною движила.
Цель…
Я снова говорю как Стекольщик…
А если вдуматься, то я, возможно, отнял больше жизней, чем он, и когда в час расплаты наши грехи возьмутся пересчитывать, все ужаснутся, насколько я кровожаден…
А ещё я пошел сюда, чтобы встретиться лицом к лицу с Адептом зоны, и понять, кто он такой. Мне есть, зачем жить. Прав Ворон — мне рано идти вслед за ним в этот последний путь…
Коридор резко сворачивал вправо там, где мрак становился непроглядным. Вот она, шутка создателя. Я шагнул в ответвление коридора и голос Монолита смолк. Призраки исчезли, и я остался стоять в коридоре со сводчатым потолком.
Он уводил в неизвестность…
Я несколько секунд стоял на месте, после чего шагнул в него. Гулкое эхо шагов взлетело к потолку, и хлопок тысячекратно повторился.