— Что из моих слов было тебе не понятным?! — продолжал орать он. — Вы здесь никто!!! Не смейте даже приближаться ни к Тимке, ни к кому-нибудь еще, ясно?! Сядь, и не дергайся!!!
Олиф зло сощурилась. Мужик был страшным, правда страшным. От одного его вида мурашки по телу бежали, а уж когда он находился так близко, да еще и угрожать начал… в самую пору было бы испугаться. Вот только Олиф все это уже видела. И глупую надменность, и обманчивое чувство превосходства. Он считал себя сильным, смелым и устрашающим. Он думал, что может командовать и распоряжаться. Он искренне верил, что все его будут слушаться. Его слова звучали грозно и вызывали дрожь в коленях.
Если бы не одно «но» — он все равно оставался никем.
— Я искала повязки, — холодно отозвалась Олиф.
— Какие еще повязки?! Зачем они тебе, рот свой заткнуть?!
— Я просто хотела заново перевязать его раны. — Девушка с невероятной злостью выдернула свою руку из его огромных пальцев и снова посмотрела на полки. — Тут должны были быть повязки. Где они?!
— Не твое дело. Это не твой дом, ясно? Сядь и помалкивай.
И видя, что девчонка никак не реагирует, он вновь схватил ее за руку и сам потащил обратно к табуретке. Грубо усадил на место.
Олиф с тихой ненавистью провожала каждое его действие, однако почему-то не чувствовала ни ярости, ни гнева. Она знала, что если бы оказалась сейчас на его месте — вела бы себя так же. Лекс был прав: он волнуется за Тимку, вообще за всю ее семью. Так он защищает их от опасности. От незнакомцев — странных, непонятно откуда взявшихся. Еще и с такой наглостью заявивших, что приходятся родственниками. Они с Лексом выглядели действительно страшно, создавая впечатление настоящих разбойников. Вернее, разбойника и проститутки.
Олиф вдруг почувствовала, как от несправедливости в горле образуется комок, готовый в любой момент перерасти в слезы. Слезы горечи. Берегини, ну почему этот человек не мог появиться тут на три месяца раньше? Почему?!
Олиф была уверена: если бы он был с ними в тот день, Перводружинник даже в дом не смог бы войти. И она, Олиф, никогда не взвалила бы на себя это грех. Теперь ее руки в крови, невидимой крови, которую уже никогда не отмыть. Надо же, а ведь когда-то пустыня казалась ей чем-то нереальным.
Девушка ссутулилась. Зря они сюда пришли. Зря.
— Где тебя так отделали? — грубо спросил Дерек, обращаясь к Лексу.
Но тот молчал. И Олиф тоже.
— Я вопрос задал, — разозлился мужик.
Девушка недоуменно посмотрела на своего спутника. Лекс облокотился о стену и чуть прикрыл глаза, явно не настроенный отвечать. Или вообще разговаривать. Это было его привычной манерой: не влезать и отмалчиваться. Но если что-то пойдет не так, Олиф была уверена, он в любом случае ответит. И не словами, уж точно.
— Разбойники, — тихо ответила девушка, стараясь придерживаться выдуманной легенды. До поры, до времени.
— Серьезно? Сколько ж их было? Сотня?
— Много, — все так же тихо сказала Олиф.
— На наших дорогах? — хмыкнул Дерек. — Вы кто такие вообще? Раз на вас сотня разбойников нападает, должно быть, вы большие шишки среди знати.
— Мы не шишки, — не открывая глаз, подал голос Лекс. — Мы обычные люди. И на елках не растем.
Дерек удивился еще больше. Если в прошлый раз их прямолинейное восприятие каждого слова можно было списать на случайность, то в двойные случайности мужчина не верил.
— Откуда вы? — продолжил он допрос.
Олиф с Лексом переглянулись. До таких подробностей они не продумывали свою историю.
— С юга, — ответил мужчина. Все-таки загар на коже говорил сам за себя.
— Ну конечно. И как, тепло там? — с издевкой в голосе спросил мужик.
— Ага, — не без иронии хмыкнула Олиф. — До смерти тепло.
Их приструнили, как маленьких проказников. Теперь девушка чувствовала себя совсем чужой здесь. В собственном доме устроили допрос. Хотя, другого ожидать и не стоило.
— Когда ярмарка кончится? — без особой надежды на нормальный ответ, спросила Олиф.
— Когда кончится, тогда и кончится, — не опроверг ее предположений Дерек.
— С Тимкой все нормально? — зачем-то продолжала спрашивать девушка.
— Тебе какое дело?
— Он мой брат. Мне всегда есть дело.
— Братьев не бросают, дорогуша.
— Я и не бросала.
— О, так ты у нас святая великомученица? — приторно удивился мужик. — Никогда б не подумал.
Олиф вскинула голову и посмотрела на него с таким осуждением, что сама на секунду почувствовала укол совести. Не нужно было этого делать. Вот, теперь и он уставился на нее в немом недоумении.