Я подчиняюсь.
Пирли продолжает барабанить изнутри в крышку багажника, но силы ее иссякают, звуки ударов становятся все тише. Это похоже на борьбу замерзающего человека за жизнь. Я представляю себе, как она молится, хотя и не понимаю, почему. Когда я уходила от нее в последний раз, она сказала, что с Божьей помощью у меня все может получиться. Но Бог не собирается мне помогать. Это единственное, что я знала всегда.
На лицо мне падают капли влаги. Сначала мне кажется, что это дождь попадает внутрь машины, но я ошибаюсь. Это капли пота, текущие по лицу Билли Нила. Он задирает на мне блузку и срывает лифчик, обнажая мою грудь.
– Да! – хриплым голосом рычит он, больно тиская их ладонями. – Тебя хорошо трахать, да!
Губы его искривились в гримасе, как будто половой акт доставляет ему физическую боль. У него такое зловонное дыхание, что оно заставляет меня выйти из транса. Я вижу и причину этого. Полость рта у него в ужасающем состоянии. Он судорожно двигает бедрами, размазывая меня по спинке сиденья. Жилы у него на шее вздулись и напряглись, как будто он поднимает тяжелую штангу, а яремные вены набухли, как две трубы, готовые вот-вот лопнуть. Я не совсем уверена, что именно заставляет меня прийти в себя – вид этих двух вен или близость его зубов, но это точно что-то одно из двух. Потому что в разгар этого яростного надругательства мой мозг начинает работать очень быстро и с клинической точностью.
Жевательная мышца челюсти считается самой сильной в теле человека. Во время укуса она способна создать давление в двести фунтов на квадратный дюйм.
Усилие в девять фунтов напрочь оторвет у человека ухо. Я узнала об этом, когда подрабатывала в службе экстренной помощи, будучи студенткой медицинской школы.
Что может сотворить с человеческой шеей усилие в двести фунтов на квадратный дюйм, если в нее вопьются острые зубы? Этот вопрос представляет для меня некоторый интерес, поскольку беззащитная шея Билли, со вздувшимися от напряжения венами и жилами, находится прямо надо мной, пока он предается яростному совокуплению. Ответ мог бы дать мне первобытный человек. Зубы и когти были первым заостренным оружием, которым обзавелся Homo sapiens. Я рассказываю об этом детективам из отдела по расследованию убийств, когда знакомлю их со своей специальностью. Я с легкостью могу впиться зубами прямо в яремные вены Билли. Стиснуть челюсти, а потом тряхнуть головой взад и вперед, подобно питбулю, пока у него из шеи не начнет фонтаном бить кровь. Это напугает его до полусмерти и причинит чертовскую боль, но не убьет. Это может даже не вывести его из строя настолько, чтобы помешать выстрелить мне в голову.
А вот разорванная сонная артерия, без сомнения, не позволит ему сделать это. Разорванная сонная артерия прикончит его самого. Немногие способны спокойно созерцать фонтан собственной крови, бьющей на три фута вверх, и сохранять при этом спокойствие. Но только сонную артерию защищает толстый слой мышечной ткани.
А яремные вены расположены прямо под кожей.
Билли прекратил яростные толчки. Теперь он двигается в постоянном ритме, трудясь надо мной, пыхтя и сопя, закрыв глаза и часто, прерывисто дыша, как большинство мужчин, с которыми я занималась сексом.
Его дыхание…
Его трахея представляет собой полую трубку, состоящую их хрящевых колец, которых удерживают воедино мышцы и соединительная фиброзная ткань, заполняющая промежутки между кольцами. Жертвы автомобильных аварий часто погибают оттого, что рулевая колонка разбивает им трахею. Способно ли давление в двести фунтов раздавить трахею? Инстинкт и опыт подсказывают мне: да, способно.
Кроме того, следует учитывать, что двести фунтов на квадратный дюйм – это лишь приблизительное, округленное для удобства число. Эскимосы, которые питаются, в отличие от нас, обильной и здоровой пищей, способны создавать в два раза большее давление, и для них это обычное дело. Женщина, пытающаяся спасти свою жизнь, должна суметь повторить их достижение.
И вот мой взгляд уже переместился с набухших яремных вен Билли на выступающий и беззащитный полукруг его дыхательного горла. Чтобы крепко вцепиться в него зубами, мне надо слегка повернуть голову, чтобы укус пришелся перпендикулярно трахее. Именно так леопард перекусывает антилопе горло, вонзая в него длинные искривленные клыки. А для этого нужно прокусить шею сбоку.
Не леопард, – думаю я. – Леопардица. Лена…
У основания шеи Билли виднеется родинка. Темно-коричневая, с несколькими волосками, растущими из нее. Мышцы у него на шее настолько напряжены, что его адамово яблоко почти не видно. Но я знаю, где оно находится. Моя цель чуточку выше – самое мягкое и самое уязвимое место на трахее…
– А-а-а, – стонет он. – О-о-о… да… сейчас кончу…
Пистолет находится в его левой руке, а он правша. Хотя, конечно, он способен без вопросов пристрелить меня и из такого положения. Но у меня нет времени ждать чуда. Склонив голову набок – настолько далеко, насколько возможно – я начинаю посасывать ему шею.
– Кайф…а-а-а-а… – хрипит он. – О-о-о… да…
Я открываю рот шире, исследуя языком мягкий ландшафт его шеи. Вот левая наружная яремная вена… гребень грудино-щитовидной мышцы… скрытая гортань…
Билли приближается к пику своих трудов. Он запрокидывает голову, как часто делают мужчины. Я открываю рот как можно шире и, собрав остатки сил, впиваюсь зубами в его дыхательное горло.
На зубах громко хрустят хрящи.
У меня такое ощущение, словно я прокусила цыплячью грудку, кости и тому подобное. Тело Билли цепенеет, а мой рот наполняется горячей кровью. В моем воображении возникает пистолет, нацеленный мне в голову, разбрызгивающий мои мозги по салону машины.
Но этого не происходит.
Билли начинает судорожно размахивать руками и ногами, как человек, попавший в молотилку. Но чем настойчивее он стремится оторваться от меня, тем больше места остается для меня, чтобы, откинув голову назад, продолжать сжимать зубами его дыхательное горло. В течение нескольких секунд продолжается эта безмолвная и страшная схватка, а потом зубы мои вдруг освобождаются. Он вскидывает руки к горлу, и во мне вспыхивает надежда, как лесной пожар в степи.
У него в руках нет пистолета!
Из рваной раны в горле фонтаном бьет пенящаяся кровь, но в шок меня повергает отнюдь не это, а шипение воздуха, выходящего из дыры при каждом вдохе. Это шипение – звук скорой и близкой смерти.
И Билли Нил знает это.
Глава шестьдесят вторая
Еще никогда мне не приходилось видеть столь панического выражения в глазах Билли Нила, но мне некогда наслаждаться им. Последним усилием я стараюсь выбраться из машины. Билли делает неуверенную попытку схватить меня за ноги, но я сильно бью его и вываливаюсь наружу.
С трудом поднявшись, я подавляю желание оглянуться и, пошатываясь, бросаюсь к зарослям деревьев впереди. Билли может быть достаточно моего секундного колебания, чтобы поднять пистолет и убить меня. Я все еще продираюсь сквозь заросли, когда слышу позади звук заработавшего мотора.
Мысль о том, что будет с Пирли, вселяет в меня ужас. Я разворачиваюсь и бегу к машине. Бежать, когда руки скованы наручниками за спиной, очень нелегко. Несколько раз я падаю, и к тому моменту, когда возвращаюсь на опушку, «кадиллак» исчез. Я слышу, как натужно ревет его двигатель на грязной дороге.
Голая ниже пояса, я доковыляла до старого речного русла и теперь бреду вдоль берега в сторону моста. У воды грязи еще больше, но зато здесь и много песка, так что идти мне не очень трудно. И вот уже я нетвердыми шагами направляюсь по мосту к острову – как безрукая женщина, спасающаяся от насильников, в поисках убежища.
На той стороне я замечаю оранжевый пикап деда, ржавеющий в кустах. На этот раз он не внушает мне прежнего ужаса, поскольку в ста ярдах справа, на дороге, идущей по периметру острова, показался белый пикап, направляющийся к мосту.
Я не могу махать руками, зато могу кричать.
По моему лицу ручьем текут слезы, а я все кричу и кричу. Я зову на помощь, набирая полную грудь воздуха, который уже не может вдохнуть сейчас Билли Нил, как бы ему этого ни хотелось. Не знаю, что привлекает внимание водителя – мои крики или моя нагота, но грузовик сворачивает на мост и едет прямо ко мне. На мгновение мне кажется, что он намерен переехать меня, но потом я слышу визг тормозов, грузовик останавливается. Из кабины выпрыгивает чернокожий мужчина, на лице у него написано неимоверное удивление. Лицо, кстати говоря, представляет собой сплошное месиво рубцов и шрамов.