– Будь я проклят! – шепчет Шон. – Будь я проклят!
– Это дом Ривьеры? – напряженным голосом спрашиваю я.
– Да, – отвечает Энджи.
Камера останавливается на открытой двери в спальню. Седовласый мужчина с брюшком, одетый в одни лишь белые широкие трусы, поворачивается от комода с зеркалом. Андрус Ривьера, фармацевт на пенсии, шестидесяти шести лет от роду. То, что он видит в дверях, приводит его в ужас.
– Повернись! – командует приглушенный голос. Похоже, он принадлежит женщине.
– Когда на тебе этот костюм, они тебя плохо слышат, – поясняет Энджи. – Зато в доме не остается волос и других следов.
– Кэт? – подает голос Шон. – Кэт, мы…
– Лицом к стене! – выкрикивает голос. – Подними руки!
Андрус Ривьера поворачивается спиной к камере и задирает вверх пухлые, дряблые руки.
– Берите, что хотите, – произносит он дрожащим голосом. – Деньги… Вам нужны деньги?
На спине его расцветает ярко-красный цветок.
– Проклятье! – вскрикивает Шон.
Ривьера валится на пол, как подстреленный на бегу олень.
Сердце гулко стучит у меня в груди, пока камера рывками двигается по спальне. На мгновение я вижу только потолок. Потом в кадр снова попадает Ривьера. Он лежит на спине, в лице у него ни кровинки. Он пытается пошевелиться и вскрикивает от боли.
– Что ты сделал с Кэрол? – спрашивает приглушенный голос.
– Я не могу пошевелить ногами! – стонет Ривьера. – О господи…
– Говори, что ты сделал с Кэрол!
– С кем?
– С твоей дочерью, Кэрол Лантана! Ты занимался сексом с Кэрол, когда она была маленькой девочкой?
Глаза Ривьеры выкатываются из орбит, так что я даже начинаю бояться, что они вот-вот лопнут. Для Андруса Ривьеры женщины в костюмах биологической защиты являются живым воплощением ада.
– Кэрол? – эхом вторит он. – Нет! Нет… Нет!
– Ты насиловал Кэрол? – настаивает голос.
– Нет! Это безумие! Я никогда не делал ничего подобного.
Камера отходит назад. Потом обернутая в пластик рука упирает ствол револьвера в лоб Ривьеры.
– Примирись с Господом. Признайся в том, что совершил.
Старый фармацевт рыдает во весь голос, по подбородку у него стекает струйка слюны.
– Кэрол? Это ты?
– Признайся в том, что ты совершил! – пронзительно выкрикивает голос. Совершенно определенно, женский.
Ривьера яростно трясет головой.
На экране еще одна фигура, одетая в костюм биологической защиты, опускается на колени рядом с Ривьерой и раздвигает челюсти черепа, который я обнаружила в мотеле на коленях у доктора Малика. Рука прижимает череп к груди Ривьеры и стискивает челюсти на его бледной коже.
Ривьера визжит от боли.
– Господи! – шепчет рядом со мной Шон.
Фигура изо всех сил сжимает челюсти. Ривьера снова пронзительно кричит, и после этого череп убирают.
По лицу Ривьеры ручьем текут слезы. Он хватает воздух широко открытым ртом, словно ему нечем дышать.
– Укуси его еще раз! – выкрикивает голос.
– Нет! Хорошо… Хорошо! Я ничего не мог с собой поделать… Не мог остановиться. Вы ведь и сами знаете это, правда? – Лицо Ривьеры искажено болью. – Мне нужен врач! Пожалуйста!
– Сколько лет было Кэрол, когда ты надругался над ней?
Ривьера закрывает глаза и качает головой.
– Я не помню… не помню.
Рукоятка пистолета разбивает ему переносицу.
– Три годика? Четыре? – причитает он. – Я не помню!
– Ты раскаиваешься?
Глаза его снова вылезают из орбит, теперь страх в них почти осязаем.
Приглушенный голос неумолим и неутомим:
– Ты раскаиваешься?
Ривьера внезапно покаянно кивает головой, как отъявленный грешник, увидевший путь к искуплению.
– Да! Я раскаиваюсь… раскаиваюсь. Я знаю, что это было нехорошо. Мне нужна помощь! Пожалуйста, помогите мне!
– Я пришла сюда, чтобы помочь тебе.
Рука снова упирает ствол пистолета в лоб Андрусу Ривьере и нажимает на курок, вышибая ему мозги.
Я вздрагиваю от неожиданности, не в состоянии осознать тот факт, что своими глазами наблюдаю за реальными событиями, которые пыталась воссоздать на месте преступления. Но ни одна реконструкция не способна передать всю жестокость только что увиденной мною казни. И внезапно я понимаю, что мое намерение остановить этих женщин, не раскрывая их имен ФБР, на самом деле представляет собой лишь фантазию, заблуждение, порожденное моей собственной болью и наивностью. Конечно, Андрус Ривьера больше никогда не причинит зла другому ребенку. Но кто может гарантировать, что женщина, которая нажала на курок, не решит завтра, что кто-нибудь другой, не столь виновный, как Ривьера, тоже заслуживает смертной казни? Приемный отец Маргарет Лавинь уже стал первой невинной жертвой.
– Кэт, пришло время позвонить кое-кому, – негромко говорит Шон.
Он прав.
– Кэт? Я вынужден…
Глухой удар прерывает Шона на полуслове.
Обернувшись, я вижу обнаженную блондинку, которая держит в одной руке зеленую пластмассовую гантель, а в другой – мясницкий нож. Полчаса назад я рассматривала ее фотографию, лежавшую на моем кухонном столе. Ее зовут Стейси Лорио, возраст – тридцать шесть лет, младшая медсестра и дочь полковника Франка Морленда, нашей первой жертвы. От одного ее удара Шон потерял сознание. Пока я смотрю как завороженная на Стейси, она опускается на колени перед Шоном, выдергивает у него из кобуры «глок» и направляет его мне в грудь.
– Я спряталась в грязном белье в гардеробе, – говорит она Энджи, задыхаясь от возбуждения. – На мгновение мне показалось, что он увидел меня.
– Зачем вы его ударили? – наконец обретаю я голос, стараясь не смотреть в сторону своей сумочки, лежащей на полу рядом с диванчиком.
– Заткнись! – выпрямляясь, резко бросает мне Лорио. Она ненамного выше Энджи Питре, но ее худощавое тело состоит из одних мускулов. Грудь у нее слегка обвисла, кое-где заметны следы растяжек, но в целом она выглядит поджарой и крепкой, как замерзший кусок ветчины.
– Мы пришли сюда не для того, чтобы арестовывать кого-то, Стейси.
Она смеется, не отрывая взгляда от Энджи.
– Позволь мне самой судить об этом, ты, богатая шлюха.
Лицо у нее раскраснелось, грудь усыпана ярко-красными пятнышками.
– Ты знаешь, кто я такая, Стейси?
– А как же иначе? Твоя тетка и оказалась той самой стервой, которая исковеркала всю мою жизнь.
– Что?
– Ну да, она появилась здесь со своими безукоризненными зубами, туфлями за тысячу долларов и бархатным юным голоском, и он совсем потерял голову.
– Кто?
– Господи! Ты на самом деле такая дура?
Внезапно мне все становится ясно. Эта женщина состояла в связи с Натаном Маликом, пока не появилась моя тетя, которая и увела доктора у нее. И чему я удивляюсь? Энн как-то уже соблазнил один из ее прежних психиатров. А когда я спросила в беседе по телефону о том, почему она заплатила залог за Малика, она вела себя так, словно это самый обычный и вполне естественный поступок.
– Это вы убили Малика, – размышляю я вслух. – И это вы в мотеле оглушили меня ударом по голове.
– Он не оставил мне выбора, – заявляет Стейси. – Он собирался выдать нас полиции.
– Зачем ему это было нужно?
– Чтобы спасти самого себя от тюрьмы, – говорит Энджи Питре.
– Доктору Малику не грозила опасность быть обвиненным в убийстве.
– Ты не можешь этого знать, – заявляет Лорио. – Малика волновал лишь его собственный крестовый поход. Его грандиозный план. Он хотел, чтобы мы предстали перед судом. Он хотел, чтобы весь мир увидел, что сделало с нами сексуальное надругательство.
– А мне плевать, кто и что знает, – говорит Энджи, внезапно смирившись и уйдя в себя. – Мы сделали все, что могли. И одному Богу известно, скольких детей мы спасли.
Лорио смотрит на Энджи взглядом старшей сестры, защищающей и оберегающей младшую.
– Ты права, Энджи. Но нет никакой необходимости проводить остаток дней в тюрьме. Во всяком случае, не для того, чтобы сделать старину Натана знаменитостью. Мир все равно не поймет, что мы совершили. А многие мужчины приложат все силы, чтобы нам вынесли смертный приговор.