– Подавленные воспоминания. Хотя, говоря их языком, правильнее будет сказать «воспоминания, вытесненные в подсознание». Так вот, если не ошибаюсь, он помогает вытащить их обратно.
Ага, вот это мне уже кое о чем говорит.
– Обычно это связано с сексуальным насилием, принуждением к сексуальным отношениям.
– Я знаю. Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Убийства из мести. Наши жертвы – это сексуальные насильники, жестоко обращавшиеся с детьми, и теперь бывшие жертвы их убивают. Или это делает мужчина, приходящийся родственником кому-то из тех, кто подвергся сексуальным домогательствам. С этой точки зрения, учитывая пол и преклонный возраст всех наших жертв, все великолепно сходится.
– Именно так я и подумал, – соглашается Шон. – Мы проверяем каждого родственника жертвы на предмет посещений Натана Малика или другого психотерапевта. Это чертовски нелегко, должен сказать. Две женщины, которых нам удалось связать с Маликом, скрывали тот факт, что обратились к нему. Они платили ему наличными, а своим семьям лгали, не говоря, куда ходят на самом деле. Нам удалось вычислить их только потому, что они буквально помешались на том, чтобы скрыть свои расходы. У обеих оказались просто фантастически подробные записи своих трат. Психиатр ФБР из Куантико считает: существует большая вероятность того, что доктор Малик сам совершил эти убийства. По его словам, есть такое понятие, как «контрперенесение», когда психотерапевт субститутивно испытывает боль своих пациентов. Этот мозголом из ФБР утверждает, что подобные ощущения вполне могли подвигнуть доктора Малика на совершение актов отмщения, как если бы он сам в детстве был жертвой сексуальных домогательств. А Малик обладает необходимыми знаниями, чтобы обставить все так, чтобы его действия походили на заурядные убийства на сексуальной почве.
– Кто-нибудь уже разговаривал с доктором Маликом?
– Нет, но он находится под наблюдением.
– Сколько ему лет?
– Пятьдесят три года.
Итак, возраст психиатра выходит за рамки стандартного профиля серийного убийцы, составленного ФБР, зато вполне вписывается в границы вероятности, если верить литературе. Я с восторгом ощущаю прилив адреналина в кровь.
– И что дальше?
– Поэтому я тебе и звоню. Мы хотим, чтобы ты проверила карты-записи о состоянии зубов Малика. Посмотри, не соответствуют ли они отметкам зубов на телах жертв.
– А эти карты у вас уже есть?
– Нет.
– Когда вы их получите?
– Не могу сказать точно.
– Ничего не понимаю. Что происходит, Шон?
– У нас есть фамилия зубного врача Малика. А поскольку ты знаешь практически каждого чертового дантиста в районе Нового Орлеана, мы надеялись, что ты сможешь поболтать с ним неофициально, скажем так. Может быть, взглянуть на снимки зубов, если получишь их по факсу. Просто чтобы убедиться, убийца Малик или нет.
В голове у меня начинает звенеть тревожный колокольчик.
– Поболтать неофициально? Ты что, считаешь меня дурой?
– Нет.
– Кому это нужно, Шон? Оперативной группе? Или тебе лично?
Возникшая пауза достаточно красноречива, чтобы я сама догадалась.
– Ты сошел с ума? Да никакой дантист не даст мне и одним глазком взглянуть на эти снимки, не имея на то решения суда. Особенно с учетом новых веяний в законодательстве. Когда ты сможешь получить решение суда?
– Этот вопрос как раз сейчас обсуждается на заседании оперативной группы. Проблема заключается в том, что как только мы попросим разрешения взглянуть на эти снимки, Малик поймет, что мы проявляем к нему интерес.
– Ну и что? Если снимки его зубов совпадут со следами укусов на телах жертв, это не будет иметь никакого значения. А вот если я нарушу закон, чтобы «неофициально» взглянуть на эти снимки, или его нарушит дантист Малика и это выяснится в суде, разве Малик не соскочит с крючка?
– Если этот вопрос всплывет во время судебного заседания, то да. Но ведь ты в приятельских отношениях в этом городе со всеми. Во всяком случае, с теми, кто имеет отношение к зубоврачебному промыслу.
– Вот тут ты крупно ошибаешься, Шон. Меня лишь терпят – может быть, даже уважают, скрепя сердце. Но если я…
– Кэт… – В его голосе явственно звучит самонадеянность и даже нахальство.
– Ты действительно так сильно хочешь остановить этого парня? Или тебе всего лишь нужна слава, что именно ты поймаешь его?
– Это нечестно.
– Дерьмо собачье! Этот мерзавец убивает по одной жертве в неделю. С момента последнего преступления прошло всего лишь двадцать четыре часа. У нас еще есть время. То есть у оперативной группы, я хочу сказать.
Шон не отвечает. В последовавшем молчании я пытаюсь угадать его истинные мотивы. Ему нравится известность и слава, но в данном случае есть и еще кое-что. Он снова что-то говорит, но я не слушаю, потому что внезапно понимаю, в чем дело.
– Ты пытаешься спасти лицо и сохранить работу.
Последовавшее молчание говорит, что я права.
– Капитан Пиацца намерена тебя уволить?
– Пиацца никогда меня не уволит, – с деланной бравадой отвечает он. – Со мной она выглядит чересчур хорошо.
– Может быть. Но можешь быть уверен, она выведет тебя из состава оперативной группы. А если ты идентифицируешь убийцу до того, как это сделает Бюро,[4] то это вернет тебе ее хорошее расположение, правильно?
Очередное молчание.
– Это очень нужно мне, Кэт.
– Может быть. Но посадить убийцу в тюрьму – это важнее твоей работы.
– Я знаю. Просто…
– Забудь об этом, Шон. Ради тебя я нарушила множество правил, но никогда не подвергала опасности ход расследования. И сейчас этого не сделаю.
– Хорошо, хорошо. Но послушай… По крайней мере скажи, знаешь этого зубного врача или нет. Его зовут Шубб. Гарольд Шубб.
Помимо воли я испытываю прилив воодушевления. Гарольд Шубб входил в состав группы идентификации жертв катастроф, состоящей из дантистов-добровольцев и действующей на территории штата Луизиана. Я сама создавала эту группу. Шубб посещал один из моих семинаров по судебно-медицинской одонтологии и с радостью откликнется на мой звонок.
– Ты знаешь его. Я уверен в этом, – заявляет Шон.
– Я знаю его.
– Он нормальный парень?
– Да, но это ничего не меняет. Достаньте решение суда, и Шубб сделает для вас все, что надо. Кроме того, вам следует попытаться выяснить, не осталось ли каких-либо следов вмешательства стоматолога-ортодонта[5] на зубной карте Малика в юности или позже. Обычно ортодонты хранят зубные модели своих пациентов в течение очень долгого времени в качестве меры предосторожности на случай возможного судебного разбирательства в будущем.
Шон тяжело вздыхает.
– Я скажу им.
– Кайзер наверняка уже побеспокоился об этом.
Перед моими глазами встает образ бывшего психолога ФБР. Не могу представить, чтобы он упустил из виду что-либо существенное.
– Я понимаю, ты не станешь звонить, – вкрадчивым тоном продолжает Шон, – но в таком случае позволь хотя бы передать тебе по факсу все, что у меня есть на Малика. Ты же хочешь увидеть, что именно, правда?
Я не отвечаю. Мыслями я уже унеслась к кровавым отпечаткам в своей спальне.
– Кэт? Ты меня слышишь?
– Пошли мне все, что у тебя есть на него.
– Дай номер факса.
Я даю ему номер факса деда. Он мне известен, поскольку иногда мы обмениваемся документами, касающимися моей доверительной собственности.
– Я вышлю тебе все материалы в самое ближайшее время, – обещает Шон.
– Отлично.
Наступает неловкая пауза. Потом он спрашивает:
– Ты вернешься домой сегодня вечером?
В его голосе явно сквозит одиночество.
– Нет.
– А завтра?
– Я не знаю, Шон.
– А почему? Ты очень редко ездишь домой, а когда бываешь там, тебе это не нравится.
– Здесь кое-что произошло.
– Что? Кто-то заболел?
– Я не могу сейчас ничего объяснить. Мне пора идти.
– Хорошо, тогда перезвони мне позже.
– Если я найду что-нибудь интересное в том, что ты перешлешь по факсу, то обязательно позвоню. В противном случае ты снова услышишь обо мне не раньше завтрашнего дня.