Глаза деда почти полностью скрываются за внезапно набрякшими веками.
– Я рассказывал тебе эту историю по крайней мере десять раз.
– Сделай одолжение, расскажи еще раз.
– Ты думаешь о крови, пятна которой нашла. – Он подносит к губам стакан со скотчем и делает еще один глоток. – Было уже поздно. Я читал здесь, в библиотеке. Твоя бабушка лежала наверху, у нее болел живот. Пирли оставалась с ней. Я услышал шум за домом. Грохот металла. Грабитель споткнулся о железный цилиндрический ящик в патио в розовом саду.
– Ты видел, как это случилось?
– Разумеется, нет. Я обнаружил ящик, когда вышел наружу.
– Ты был вооружен?
– Да. Я взял с собой «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра.
– Что было в том ящике?
– Пестициды для роз. Ящик был очень тяжелым, поэтому я решил, что олень забрался в розы, потом его что-то спугнуло и он перевернул ящик.
– Почему ты не вызвал полицию?
Он пожимает плечами.
– Я решил, что обойдусь своими силами. Твой отец стоял перед вашим домом. Я думал, что он уехал на остров, но он был в амбаре, работал над одной из своих скульптур. Он тоже что-то слышал. Люк держал в руках старую винтовку «ремингтон», которую привез из Вьетнама.
– Ту самую, что висела у нас над камином?
– Да. «Ремингтон-700».
– Получается, он вошел в дом для слуг, чтобы взять ее?
– Очевидно.
– А потом?
– Мы разделились. Я пошел взглянуть, что делается позади дома Пирли, а Люк двинулся в обход вашего. Я был с обратной стороны дома, когда услышал выстрел. Я побежал в сад и нашел Люка лежащим на земле. Он был убит выстрелом в грудь.
– Ты уверен, что он был уже мертв? Ты проверил у него пульс?
– Я провел год на войне в Тихом океане, Кэтрин. Я могу с одного взгляда определить, застрелен человек насмерть или нет.
В его голосе слышны нотки, которые вынуждают меня прекратить дальнейшие расспросы в этом направлении.
– А грабителя ты видел?
– Ты же знаешь, что видел.
– Пожалуйста, просто расскажи мне о том, что видел.
– Я видел мужчину, бегущего через лес в сторону Бруквуда.
– Ты преследовал его?
– Нет. Я побежал в ваш дом, чтобы удостовериться, что с тобой и Гвен все в порядке.
Я пытаюсь представить себе эту картину.
– И что ты увидел?
– Твоя мать спала, но тебя в постели не было.
– Что ты сделал?
Он закрывает глаза, вспоминая.
– Зазвонил телефон. Это была Пирли, она звонила из главного здания. Они с твоей бабушкой были в панике. Она спросила, все ли с тобой в порядке. Я ответил, что да, хотя в тот момент не был в этом уверен.
– Ты сказал ей, чтобы она вызвала полицию?
– Она уже вызвала ее.
– И что было дальше?
– Я принялся осматривать дом в поисках тебя.
– И?
– Я тебя не нашел. Я был обеспокоен, но поскольку видел, что убегавший мужчина не держал на руках ребенка, не ударился в панику. Я решил, что ты где-то прячешься.
– Ты разбудил маму?
– Нет. Я знал, что Гвен непременно запаникует. Но скоро она очнулась сама. Она не хотела верить, что Люк мертв, поэтому мне пришлось вывести ее наружу, чтобы она взглянула на его тело и убедилась.
– Она спрашивала, где я?
– Сказать тебе правду? Не сразу. Она была в не очень хорошем состоянии. Она приняла успокоительное. Я думаю, она считала, что ты спишь в своей постели.
«Интересно, сколько матерей подумали бы так при аналогичных обстоятельствах?»
– Вокруг тела папы было много крови?
Дедушка наклоняет голову, как будто стараясь отделить образ моего отца от тех тел, что ему пришлось видеть за годы хирургической практики.
– Достаточно. Пуля перебила легочную артерию, и выходное отверстие было достаточно большое.
– Достаточно для чего?
– Для того чтобы кто-нибудь занес кровь в твою комнату, полагаю.
По лицу деда невозможно угадать, о чем он думает.
– Когда я нашлась?
– Сразу же после того, как приехала полиция. Я рассказывал им о том, что произошло, и в этот момент ты вышла из темноты.
– Со стороны нашего дома?
– Я не видел, откуда ты пришла. Но я помню, что позади тебя виднелось восточное помещение для слуг, так что, наверное ты права.
– Я была обута?
– Понятия не имею. Скорее всего, нет.
– Я подходила к телу папы вплотную?
– Ты едва не наступила на него, прежде чем мы тебя заметили.
Я закрываю глаза, молясь, чтобы это воспоминание отступило обратно в темноту, где я храню его.
– Убегавший грабитель, которого ты видел, был белым или чернокожим?
– Он был чернокожим.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– Во что ты был обут в ту ночь?
Я вообще-то не намеревалась задавать этот вопрос вслух, но теперь уже слишком поздно, он успел сорваться у меня с губ.
– В тот день на мне были сапоги, а вот вечером… Я не помню.
– Ты входил в мою комнату после убийства?
– Да, входил. Чтобы помочь твоей матери успокоить тебя.
– Я была расстроена?
– Посторонний человек ничего бы не заметил. Ты не проронила ни слова. Но я-то видел, в чем дело. Пирли была единственной, кому ты позволила обнять и убаюкать себя. Ей пришлось укачивать тебя в коляске, как она делала, когда ты была маленькой. Только так нам удалось уложить тебя спать.
Я помню это чувство, пусть даже не в ту конкретную ночь. Пирли часто укачивала меня по ночам, даже тогда, когда я уже не была маленькой.
– Итак… – Он многозначительно вздыхает. – Я рассказал все, что ты хотела узнать?
Я даже не начала получать ответы, которые мне были нужны, но в настоящий момент я еще не решила, какие именно вопросы следует задавать.
– Кем, по-твоему, был этот грабитель, дедушка?
– Понятия не имею.
– Пирли полагает, что это мог быть приятель папы, которому понадобились наркотики.
Похоже, дедушка выдерживает внутреннюю борьбу с самим собой в отношении того, отвечать ли на этот вопрос. Затем он говорит:
– Вполне логичное допущение. Люк принимал большое количество предписанных лекарств наркотического происхождения. И я неоднократно ловил его на том, что он выращивает марихуану на острове.
– Я даже не подозревала об этом.
– Разумеется. В этом нет ничего странного. Во всяком случае, я предполагал, что он мог ее продавать. Когда его убили, я подумывал о том, чтобы направить полицию по этому следу, но в конце концов решил промолчать.
– Почему?
– Я не видел в этом никакого смысла. Мы бы только бросили тень на свое имя.
Разумеется. Имя и честь семьи превыше всего на свете.
Я хочу задать ему последний вопрос, тот самый, который задавала и Пирли. Но дед всегда считал моего отца слабаком, и если бы он подозревал, что папа сам выстрелил в себя, то ни за что не стал бы скрывать столь решительное подтверждение своей правоты и пренебрег бы даже добрым именем своей семьи. Все дело в том, что мой отец, по его мнению, не принадлежал к нашей семье. Тем не менее… могут существовать и другие факторы и нюансы, о которых я не имею представления. Например, моя мать.
– Ты действительно видел грабителя в ту ночь, дедушка?
Глаза у него расширяются, и на мгновение во мне рождается уверенность, что этот выстрел наугад попал в десятку. Прежде чем заговорить, он вновь подносит к губам стакан и допивает остатки своего виски.
– Что именно ты хочешь этим сказать, Кэтрин?
– Папа не мог застрелиться сам в ту ночь? Он не мог совершить самоубийство?
Дедушка поднимает руку и задумчиво потирает ею подбородок. По его глазам невозможно догадаться, о чем он думает, но, по-моему, в нем происходит внутренняя борьба.
– Если ты спрашиваешь, думаю ли я, что Люк был способен совершить самоубийство, то мой ответ «да». Большую часть времени он пребывал в тяжелой депрессии. Но в ту ночь… все случилось именно так, как я тебе рассказал. Он умер, пытаясь защитить свой дом и свою семью. Я должен отдать мальчику должное.
Только теперь я выпускаю воздух из легких. Оказывается, я бог знает сколько времени слушала его, затаив дыхание. Я испытываю такое облегчение, что мне требуется вся сила воли, чтобы не подойти к буфету и не налить себе изрядную порцию водки. Вместо этого я встаю и собираю переданные по факсу страницы.