В груди у меня все сжимается. По голосу я понимаю, что у него плохие новости.
– Что случилось?
– Зубы Малика не совпадают с отметками укусов на телах жертв.
Я непонимающим взором смотрю перед собой.
– Ты уверен? Кто проводил сравнительный анализ?
– Один малый из ФБР по фамилии Абрамс. Говорит, что между ними нет ничего общего.
– Дерьмо… Он знает свое дело.
– Похоже, Малик оказался не той ниточкой, за которую мы рассчитывали потянуть.
Я выскакиваю в левый ряд, обходя дребезжащий старый автомобиль с логотипом «Виннебаго».
– Шон, связь Малика с жертвами никоим образом не может быть случайной. Это ключ к раскрытию дела. Мы просто еще не поняли, как все это стыкуется.
– У тебя есть какие-нибудь идеи?
Я судорожно размышляю.
– ДНК Малика может совпасть со слюной на следах от укусов.
– Но его зубы не соответствуют укусам.
– Он мог использовать еще чьи-либо зубы.
– Что?
– Этот прием описан в книге «Красный дракон». Зубная фея воспользовалась зубами своей бабушки, чтобы кусать ими жертвы. Для нее это было частью ритуального убийства, но Малик может использовать их для инсценировки, чтобы ввести нас в заблуждение.
– Откуда Малик возьмет искусственные зубы?
– Да откуда угодно! Он мог украсть макет зубов из кабинета доктора Шубба. Просто, направляясь к выходу, завернуть в лабораторию, и – бац! – у него есть рабочий макет зубов.
– А слюна может принадлежать ему? Типа того, что он лизал раны или что-нибудь в этом роде?
– Именно так. Или она даже может принадлежать другому человеку. Чтобы сбить нас с толку.
– Я проверю, но, похоже, твое предположение притянуто за уши. ФБР дало «зеленую улицу» исследованию ДНК Малика, но ты понимаешь, что это значит.
– Проклятье! – Я жму на газ, чтобы обойти большегрузный автоприцеп. – У Малика есть алиби на те ночи, когда произошли убийства?
– На две из четырех. Он был с пациентами. Во всяком случае, так говорит.
– Они подтвердили его слова?
– Черт возьми, он отказывается назвать их! Он по-прежнему всеми силами мешает нам.
– И сколько еще это будет сходить ему с рук?
– Недолго. Но он очень упрямый сукин сын и твердо стоит на своем.
– Хм… Может, он и в самом деле невиновен.
– Зачем невиновному человеку упорствовать в сокрытии подобных вещей? Особенно когда на карту поставлена человеческая жизнь?
– Ты мыслишь как полицейский, Шон. У всех есть что скрывать. Уж кому это знать, как не тебе.
– Ну хорошо, я полицейский. И хочу знать, что этот сукин сын скрывает.
– Может быть, он считает, что необходимость оберегать частную жизнь пациентов перевешивает риск, которому подвергаются их жизни. Он даже может полагать, что если откроет их имена, то тем самым подвергнет их еще большей опасности.
– Я думаю, что он просто засранец.
Я вспомнила холодную рыбу, которую знала под именем Джонатана Гентри.
– Быть может, ты прав. Послушай, с такой скоростью я буду в Новом Орлеане через сорок минут. Куда мне ехать?
– Не знаю. Кайзер пока не уверен, как следует все разыграть, поэтому оперативная группа вроде как парализована. Тебе, наверное, сначала лучше заехать к себе домой.
– А где будешь ты?
Он молчит, и я слышу шум помех.
– Я бы хотел ожидать тебя там.
Я закрываю глаза. Если мы встретимся у меня дома, то уж никак не сможем обойти молчанием проблему, в которой на протяжении последних трех дней я боюсь признаться самой себе. Во всяком случае, без выпивки.
– Да поможет мне Бог! – шепчу я.
– Что? – спрашивает Шон. – Тебя не слышно.
Грудь мою сжимает стальной обруч. События сегодняшнего утра в Мальмезоне в сочетании с ожиданием того, что нам удастся взять за жабры Малика, вытеснили из моего сознания все остальное. Но сейчас реальность обрушивается на меня подобно цунами. Я беременна от женатого мужчины. И как бы я ни пыталась обмануть себя, как ни старалась завуалировать происходящее, истина остается все такой же неприглядной: «Я дура. Проститутка. Нет, хуже, шлюха…»
– Кэт? Ты еще здесь?
– Не знаю.
– Что ты сказала?
– Я сказала, увидимся через час.
Глава тринадцатая
Я нажимаю кнопку дистанционного управления воротами гаража и с волнением смотрю, как белые панели поднимаются вверх. Внутри стоит автомобиль Шона, десятилетний темно-зеленый «Сааб-Турбо».
Я вхожу в дом, держа в одной руке сумочку, а в другой бумажный пакет. В пакете притаилась бутылка «Серого гуся», уже наполовину пустая. Я прохожу через кухню и соседнюю маленькую комнатку, как усталый солдат, возвращающийся с поля битвы, и поднимаюсь по лестнице в гостиную, окна которой выходят на озеро Понтшартрен. Шон ждет меня, сидя на софе, которая тоже развернута к озеру. Венецианское окно покрыто капельками конденсата – у меня работает кондиционер, – но мне все еще видны паруса на горизонте.
Но Шон смотрит не на паруса. Его интересуют соревнования по гольфу, которые показывает «И-эс-пи-эн». Он указывает на бумажный пакет:
– Новости о зубах Малика произвели на тебя столь удручающее впечатление?
Я опускаю сумочку на стол со стеклянной столешницей в углу, беру с полки на стене высокий стакан для коктейля, наливаю в него водки на два пальца и делаю большой глоток.
– Я думаю не о Малике.
– Эй! – Шон встает и подходит ко мне. – Дай я обниму тебя.
Мне и в самом деле нужно мужское плечо, но только не то, которое хочет дать мне Шон. Когда его руки обнимают меня, я испытываю искушение ответить на его ласку. Он обнимает меня сначала очень бережно, потом его руки скользят у меня по спине и останавливаются на ягодицах. Еще неделю назад я бы уже извивалась от желания. Сейчас же я ощущаю, что во мне нарастает маниакальное напряжение. Вполне предсказуемо, как вечерний прилив, его член упирается мне в низ живота. Я чувствую одно лишь отвращение.
– Эй! – повторяет он, когда я отстраняюсь. – В чем дело?
– Я не хочу.
Его зеленые глаза становятся мягче.
– Все нормально. Я могу немного подождать.
– Я не хочу и позже.
Шон откидывается назад, чтобы видеть мое лицо, но по-прежнему обнимает меня за талию.
– В чем дело, малышка? Что происходит? Очередной приступ депрессии?
Его небрежное использование медицинского термина вызывает у меня раздражение.
– Я просто не хочу этим заниматься, понятно?
– Но ты же всегда хочешь.
– Нет, это ты всегда хочешь. А я просто никогда не говорю «нет».
Не веря своим ушам, он изумленно смотрит на меня.
– Ты хочешь сказать, что занималась со мной любовью против своего желания?
– Иногда.
– Иногда? Сколько раз, можно спросить?
– Не знаю. Часто. Я знаю, как это важно для тебя.
Он убирает руки с моей талии.
– И ты ждала больше года, чтобы сказать мне об этом?
– Похоже на то.
Выражение боли на его лице очень похоже на обиду, написанную в глазах собаки, которая не понимает, за что ее ударили. «Господи, – думаю я, – есть ли на свете что-нибудь более уязвимое и хрупкое, чем мужская гордость?»
Шон стискивает зубы и смотрит на озеро. Спустя какое-то время он переводит взгляд на меня, на лице его написано деланное спокойствие.
– Мы с тобой вместе немало пережили. Твои перепады настроения, горячие споры и скандалы. Как-то, когда у тебя случился приступ суицидальной депрессии, я провел здесь целую ночь и не делал ничего, только обнимал тебя и прижимал к себе.
Это правда, хотя все остальное время он пытался заняться со мной любовью.
– Ты должна сказать мне, что происходит, – настаивает он.
– Я хочу. Но не могу.
Я отпиваю еще один глоток из стакана.
– Почему ты перестала пить? Я имею в виду… Это, конечно, замечательно, но что подтолкнуло тебя к этому шагу? Или это очередной каприз, типа занятий йогой? И почему ты пьешь снова?
Как легко было бы рассказать ему обо всем! Но почему я должна это делать? Ради бога, он же детектив, в конце концов. Почему он не может вычислить сам и сказать мне, что все в порядке, вместо того чтобы я рассказывала ему? Неужели ответ не столь очевиден? Неужели что-либо иное способно заставить меня бросить пить?