Он имеет в виду Кармен Пиаццу, американку итальянского происхождения пятидесяти с чем-то лет, жесткую и крутую даму, поднявшуюся по всем ступенькам служебной лестницы отдела детективов и возглавляющую сейчас департамент уголовного розыска. Если кто-нибудь и сумеет когда-нибудь выгнать Шона за связь со мной, то это будет Пиацца. Она в восторге от послужного списка Шона, в особенности от списка произведенных им арестов, но считает его ковбоем. И она права. Он упрямый, жестокий, безнравственный ирландский ковбой.
– Ей известно что-нибудь конкретное о нас с тобой?
– Нет.
– И никаких сплетен? Вообще ничего?
– Не думаю.
– А как насчет Джо? – спрашиваю я, имея в виду партнера Шона, детектива Джо Гуэрчио. – Может, он разболтал что-нибудь?
Секундное колебание.
– Этого не может быть. Послушай, просто веди себя неприступно и сдержанно, как всегда. Если не считать последнего раза. Как ты себя чувствуешь, кстати? Нервишки не шалят или что-нибудь в этом роде?
Я закрываю глаза.
– Пока ты не спросил, все было в порядке.
– Извини. В общем, поспеши. Жду. Мне пора возвращаться.
На меня вдруг накатывает волна беспричинного страха.
– Ты не можешь меня подождать?
– Наверное, будет лучше, если я не стану этого делать.
Лучше для кого? Для тебя…
– Отлично.
«Думай о деле, – приказываю я себе, высматривая номера домов на Притании, чтобы не проскочить нужный адрес. – От тебя ожидают профессионального поведения. Ты знаешь свое дело».
Факты достаточно просты. В течение последних тридцати дней трое мужчин были застрелены из одного и того же оружия, их тела отмечены одними и теми же укусами, и в двух случаях по образцам слюны с вероятностью восемьдесят семь процентов было установлено, что нанес их белый мужчина родом с Кавказа. В лаборатории Главного полицейского управления Нового Орлеана были проведены баллистические тесты, и эксперты сравнили пули. В судебно-медицинской лаборатории штата установили тождественность образцов ДНК из слюны. А я установила идентичность следов укусов.
На самом деле сделать это намного труднее, чем показывают по телевизору. Чтобы объяснить детективам из отдела по расследованию убийств, в чем заключается моя работа, я часто рассказываю им об одном судебно-медицинском эксперте, который с помощью искусственных вставных челюстей пытался оставить на теле идентичные отпечатки зубов. У него ничего не получилось. Вывод ясен даже патрульным полицейским. Уж если идентифицировать укусы, оставленные на теле одним и тем же комплектом зубов, представляется достаточно трудным делом, то что же тогда говорить об идентификации следов, которые могли быть оставлены зубами любого из миллионов наших сограждан? Даже сравнение следов укусов на теле с зубами небольшой группы подозреваемых в действительности намного сложнее, чем полагают большинство одонтологов.
Слюна, оставленная убийцей на месте укуса, может существенно облегчить дело, поскольку из нее можно выделить ДНК для сопоставления с образцами слюны подозреваемых. Но четыре недели назад, когда была найдена первая жертва, в отметках зубов на теле я не обнаружила следов слюны. Тогда я решила, что преступник – профессиональный убийца, который смыл следы слюны с укусов, чтобы помешать нам получить образцы ДНК в качестве улики. Но неделей позже, когда была обнаружена вторая жертва, моя теория разбилась в пух и прах. Я сумела взять образцы слюны с двух из четырех отметок зубов, оставленных на теле. Следовательно, теперь можно было предполагать, что мы имеем дело с разными преступниками, причем непрофессионалами. С помощью методов отражательной ультрафиолетовой фотографии и сканирующей электронной микроскопии, которыми я воспользовалась для анализа следов укусов, удалось установить, что обе жертвы погибли от рук одного и того же преступника. Баллистический анализ извлеченных из тел пуль свидетельствовал в пользу моих выводов, и шесть дней спустя, когда была убита третья жертва, моя гипотеза получила окончательное подтверждение после проведения исследования ДНК, взятой из слюны, оставшейся в месте укусов на теле. Один и тот же преступник расправился со всеми тремя мужчинами.
Важность этого открытия невозможно было переоценить. Главным критерием для классификации серийных убийств является наличие трех жертв, убитых одним и тем же человеком, причем в разных местах, и «период раздумий» между совершением преступлений. Я помогла доказать то, что почувствовала в то самое мгновение, когда увидела первую жертву. В Новом Орлеане на охоту вышел очередной хищник.
Мое официальное содействие расследованию закончилось на той стадии, когда я идентифицировала следы укусов, но я не собиралась останавливаться на этом. Когда Главное полицейское управление Нового Орлеана и ФБР совместными нелегкими усилиями породили на свет оперативную группу, я приступила к анализу других аспектов этого дела. Когда имеешь дело с убийствами на сексуальной почве, решающее значение для раскрытия преступления имеют критерии, по которым убийца выбирает свои жертвы. И подобно всем серийным убийствам, в основе преступлений, совершенных в Новом Орлеане – НОУ, или «убийства в Новом Орлеане», по терминологии ФБР, – лежат сексуальные мотивы. В таких случаях жертв всегда объединяет и связывает нечто общее, и именно это самое нечто и притягивает убийцу-хищника. Но жертвы убийств НОУ разнились по возрасту, физической форме и телосложению, роду занятий, социальному статусу и месту жительства. Единственной общей чертой у них было то, что все они были белыми, мужчинами, в возрасте старше сорока лет и имели семьи. Сочетание этих четырех фактов не позволяет включить их в общепринятую целевую группу, на которую охотятся серийные убийцы. Более того, ни у одной из жертв пока что не установлено каких-либо привычек, которые могли бы привлечь внимание преступника к нетипичной цели. Никто из погибших не был гомосексуалистом и не проявлял склонности к сексуальным извращениям. Никого из них никогда не арестовывали за преступления, совершенные на сексуальной почве, никто из них не подвергался преследованиям за жестокое обращение с детьми, равно как и не посещал стриптиз-клубов или им подобных злачных заведений. Вот по этой самой причине оперативная группа, расследующая НОУ, не продвинулась ни на шаг в поисках подозреваемого.
Я притормаживаю, чтобы разглядеть номер дома, и чувствую, как по коже бегут мурашки страха и предвкушения. На этой улице каких-нибудь пару часов назад находился убийца. Он до сих пор может оставаться где-нибудь рядом, наблюдая за ходом расследования. Серийные убийцы часто так поступают. Он может сейчас наблюдать за мной. В этом и состоит вся прелесть. Хищник опасен. Когда вы начинаете охоту на хищника, то сами можете стать жертвой. Другого пути нет. Преследуя льва в зарослях, вы оказываетесь в пределах досягаемости его клыков и когтей. А мой противник отнюдь не лев. Это самое опасное создание в мире: человеческое существо мужского пола, которое подгоняют ярость и похоть, но поступки которого – по крайней мере, временно – подчиняются логике. Он безнаказанно бродит по этим улицам, уверенный в собственной силе и неуязвимости, в аккуратности и точности планирования, нагло и вызывающе исполняя задуманное. Мне известно о нем только одно: подобно своим собратьям, он будет убивать снова и снова, убивать до тех пор, пока кто-нибудь не разгадает тайну его души или пока внутренние противоречия в его мозгу не уничтожат его самого. Большинству людей все равно, как закончится этот кошмар, лишь бы он закончился побыстрее.
Но я не принадлежу к этому большинству, и мне не все равно.
Шон стоит на тротуаре и ждет. Он прошагал целый квартал от дома жертвы, чтобы встретить меня. Все-таки он никогда не праздновал труса. Но достанет ли у него силы духа, чтобы справиться с нашей нынешней ситуацией?
Я останавливаю «ауди» позади джипа «Тойота-Лендкрузер», выхожу и начинаю вытаскивать свои чемоданчики. Шон быстро обнимает меня, а потом забирает снаряжение у меня из рук. Ему сорок шесть лет, но выглядит он на сорок, не больше, и двигается с легкой, уверенной грацией прирожденного атлета. Волосы у него по большей части еще черные, а в зеленых глазах вспыхивают искорки. Даже пробыв восемнадцать месяцев в роли его любовницы, я до сих пор жду, что стоит ему открыть рот и я услышу сильный ирландский акцент. Но вместо этого раздается лишь привычный новоорлеанский говор, этакий местный бруклинский протяжный диалект с налетом краба.[1]