– Это место преступления, – поясняет Шон. – Старый Метайри. Газетчики сбились с ног. Убийства получат огласку в национальных средствах массовой информации. Кое-кто из наших уже называет этого малого «вампиром Лестатом».[12]
– Скажи мне, что ты пошутил, – бормочу я, горько жалея, что не поставила рядом с кроватью бутылку воды.
Шон мрачно смеется.
– Эй, это же Новый Орлеан! И если подумать, все сходится. Никаких свидетелей, никакого взлома, многочисленные жертвы мужского пола и повсюду следы укусов.
Мне интересно, как отнесется к своему новому прозвищу убийца. Как подсказывает мой прошлый опыт общения с серииными убийцами, ему это понравится.
– Почему бы тебе не принять душ? – предлагает Шон. – Я расскажу подробности, когда ты выйдешь из ванной.
Я медленно сползаю с кровати и иду в ванную, на ходу расстегивая пропитанную алкоголем блузку.
– Эй, Кэт?
Я оборачиваюсь.
Шон внимательно смотрит на меня зелеными глазами.
– Когда будешь готова поговорить о ребенке, скажи мне.
Сердце у меня сбивается с ритма.
– Договорились.
Он снова возвращается к телевизору.
Глава четырнадцатая
Мы с Шоном сидим по разные стороны кухонного стола, на котором разложены материалы дела и фотографии. Мы с ним много раз совершали этот ритуал раньше, но в прошлом всегда сидели рядом. Сегодня, впрочем, новый порядок кажется более уместным.
В последние пятнадцать месяцев Шон приобрел привычку заводить собственное, частное дело по каждому порученному ему расследованию убийства. Он держит эти дела в папках в запертом шкафчике у меня дома, добавляя в них новые подробности по мере обнаружения очередных улик. Он снимает в цифровом формате материалы, получить доступ к которым я не могу, и делает аудиокопии большей части допросов свидетелей и подозреваемых. Он нарушил бесчисленное множество правил и даже несколько законов, но в результате перед судом предстало больше преступников, так что угрызения совести и вопросы этичности такого поведения не слишком мучают Шона.
Пока я принимала душ, Шон приготовил кофе, так что когда я появилась из ванной, одетая в брюки от костюма хирурга и толстовку, на столе меня ждала дымящаяся чашечка. Подобные знаки внимания после стольких месяцев нашего знакомства становятся все более редкими, но сегодня его поведение меня не удивляет. Моя беременность заставляет его действовать с величайшей осторожностью, он как будто ходит по раскаленным углям.
Капитан Пиацца не стала официально выводить Шона из состава оперативной группы, но должности ведущего детектива, представляющего в группе интересы полицейского управления Нового Орлеана, он лишился. И сегодня она взяла его с собой на место преступления только потому, что процент раскрытия порученных ему дел очень высок. Пиацца не знает, что Шон добился этого, не в последнюю очередь, с моей помощью, но после маленькой лекции, которую она прочитала нам в доме убитого ЛеЖандра, я думаю, что она подозревает об этом.
Как бы то ни было, поток информации, к которому имеет доступ Шон, не прервался. Его партнер курсирует между полицейским управлением и штаб-квартирой оперативной группы, находящейся в здании ФБР, по сотовому сообщая Шону последние новости. Ирония заключается в том, что новое здание ФБР, своими очертаниями напоминающее крепость, располагается на берегу озера Понтшартрен в пяти минутах езды от моего дома. И по крайней мере пятьдесят человек там внимательно изучают информацию, над которой сейчас работаем и мы.
– Джеймс Колхаун, – читаю я имя и фамилию пятой жертвы. – Что отличает его от остальных?
– Ничего, – отвечает Шон, откинувшись на стуле так, что тот опирается только на две ножки. – В доме он был один. Никаких признаков насильственного проникновения и взлома. Один парализующий выстрел в область позвоночника, затем следы укусов, нанесенные еще при жизни, до наступления смерти, как и у других…
«Нанесенные» – очень мягко сказано применительно к описанию акта насилия, когда человеческая плоть буквально изорвана зубами на части. Но подобного рода семантические эвфемизмы и дистанцирование – вполне обычная вещь в полицейской работе, впрочем, как и в медицине. Поэтому, расследуя убийство, я всегда стараюсь помнить о том, что в этом деле имело место реальное насилие и что оно стоит на первом месте.
– …а потом контрольный выстрел в голову, – заканчивает Шон. – Конец истории.
– Трассеологические улики?
– Если не считать послания, написанного кровью жертвы, ничего нового.
– Этот парень слишком умен, он не делает ошибок! – с отчаянием восклицаю я. – МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ. Похоже, он надевает скафандр, отправляясь на очередное дело.
– Тогда как же он кусает их?
– Он снова оставил слюну в следах укусов?
– Угу.
– Хм… Не мог ли Натан Малик каким-либо образом выскользнуть из своего дома так, что бригада наблюдения не заметила этого?
– Не думаю. – Шон подается вперед, и передние ножки его стула опускаются на пол. – Но, полагаю, такая вероятность существует всегда.
– И вы не использовали оборудование с инфракрасным излучением, чтобы убедиться, что в доме присутствует теплое тело?
– Нет. Такая камера должна поступить к наблюдателям только сегодня вечером. Как ты сама заметила, между убийствами проходило около недели. Так что вчера вечером особой нужды в ней не было. Так мы считали.
– Последние слова очень показательны. Время смерти?
– Вероятно, сегодня где-то около семи утра.
Я удивлена и даже поражена.
– Получается, преступление совершено при свете дня. В это время на улицах уже полно народу. Люди забирают утреннюю «Таймс Пикаюн», идут на работу…
Он как-то странно смотрит на меня и качает головой.
– Сегодня воскресенье, Кэт. По выходным никто не ходит на работу.
– Тогда в церковь, – быстро говорю я, и щеки мои розовеют от смущения.
Шон не отводит взгляда, и я чувствую, что он безжалостно оценивает мое умственное и психическое состояние.
– Пока не обнаружено свидетелей, – наконец произносит он. – Мы спрашивали до хрипоты. Оперативная группа пытается отыскать парочку сведущих соседей, но все утверждают, что ничего не видели и не слышали.
– Убийца мог проникнуть в дом еще ночью, – замечаю я. – А выйти из него уже днем.
– Давай на минутку оставим Колхауна в покое, – предлагает Шон и постукивает ручкой по разложенным бумагам. – Эта цепочка, все пять жертв… Что ты о них думаешь? Выкладывай все, что придет в голову.
– Я думаю, это Малик. И если это не он ухлопал Колхауна сегодня утром, значит, ему кто-то помогает.
– То есть тот, кто оставляет следы укусов? Сообщник?
– Может быть, но необязательно. Это по-прежнему может делать и сам Малик.
Шон смотрит на меня, прищурившись, словно не понимая, о чем идет речь.
– Вчера ты утверждала, что убийца может использовать искусственные зубы, чтобы оставить следы укусов. Эта идея мне не очень понравилась. А когда ты приехала домой…
Он умолкает, не желая вспоминать ужасную сцену, разыгравшуюся между нами, когда я была пьяна.
– Я говорила, что убийца может воспользоваться чужими зубами.
– Что ты имела в виду? Зубные протезы?
– Зубные протезы подойдут тоже.
– Но как он делает так, что укусы выглядят настоящими? Надевает протезы на собственные зубы?
– Можно и так. Но тогда в рану попала бы его собственная слюна. Есть еще один способ. Зубные протезы крепятся к шарнирному металлическому устройству, называемому артикулятором, который воспроизводит открывание и закрывание челюсти. Именно так дантисты работают с протезами для формирования правильного прикуса.
– Прикуса?
– Смыкания или соприкосновения зубов верхней и нижней челюстей. Укуса. Малик может оставлять следы укусов и с его помощью.