Пирли бросает взгляд на входную дверь, но выражение ее лица не меняется.
– Ты так ничего и не скажешь? – спрашиваю я.
Ее лицо искажается гневом и раздражением.
– Послушай, дитя мое. О чем ты думала, когда помчалась на остров и принялась ворошить прошлое? Неужели ты надеешься, что из этого выйдет что-то хорошее? Для кого? Для тебя? Для твоей матери?
– У меня нет другого выхода. Я должна узнать, как и почему погиб папа. И почему я такая, какая есть. Неужели ты этого не понимаешь?
Она опускает глаза в пол.
– Неисповедимы пути Господни… Вот что я понимаю. В этом мире много боли – особенно если ты рождена женщиной, – но не нам осуждать или ставить под сомнение его целесообразность. Нужно просто стараться сносить тяготы как можно достойнее.
– И ты на самом деле в это веришь, Пирли?
Она смотрит на меня, и глаза ее кажутся мне более выразительными, чем обычно.
– Я должна в это верить. Только вера позволила мне прожить так долго и добиться того, что я имею.
– Что ты хочешь сказать словами «добиться того, что я имею»? Что ты имеешь? Этот дом? Эту работу? Возможность прислуживать моему деду?
На лице Пирли написано негодование. Голос ее дрожит.
– Я работаю на эту семью, а не прислуживаю доктору Киркланду. Я пришла сюда и начала работать на старого мистера ДеСалля в сорок восьмом году, когда мне было семнадцать. Твоя бабушка, мама, ты – вы все ДеСалли. Я работала на всех вас. А доктор Киркланд – всего лишь мужчина, который платит мне зарплату.
– Значит, вот как ты о нем думаешь? А разве не он командует здесь всем? И разве не так было всегда?
Она угрюмо кивает головой.
– Всегда есть мужчина, слово которого – закон. Именно это имеют в виду люди, когда говорят о мужчине с большой буквы, настоящем хозяине. И здесь такой мужчина – доктор Киркланд. Все это знают. А ты собираешься пойти и сказать ему, что с тобой все в порядке, или нет?
– Ты сама можешь сказать ему это после того, как я уеду.
Я уже готова повернуться и уйти, как вдруг вспоминаю кое-что из того, что говорил сегодня Майкл, плюс свои фрагментарные воспоминания, оставшиеся с детства: черная фигура, сражающаяся у моей кровати с отцом.
– Это ты нажала на курок в ту ночь, Пирли?
Зрачки в глазах старой женщины превращаются в черные точечки.
– Ты окончательно сошла с ума, дитя мое! Ты думаешь, что говоришь?
– Это ты убила моего отца? Вот о чем я спрашиваю. Ты убила его, чтобы защитить меня?
Она медленно качает головой.
– Зачем ты едешь?
– Чтобы узнать правду об этой семье.
– И где ты собираешься узнать ее?
– Это моя забота. Но когда я все узнаю, то скажу тебе. И ты сможешь сделать вид, что тебе ничего не было известно.
Пирли открывает рот, пытаясь что-то сказать, но с губ ее не слетает ни звука.
Я качаю головой, поворачиваюсь и бегу по коридору.
Я рассчитываю обнаружить дедушку и Билли Нила во дворе, но их нигде не видно. Окинув быстрым взглядом парковочную площадку, я подхожу к «ауди», одновременно нажимая кнопку электронной сигнализации.
Когда пальцы мои касаются ручки на дверце, из-за «кадиллака» Пирли появляется Билли Нил. На нем черные джинсы, зеленая шелковая рубашка и ковбойские сапоги. Глаза у него такие же мертвые, как и змеи, что пошли на его обувь, и они с нечеловеческой силой впиваются в мое лицо.
– Будь я проклят… – говорит он. – А ведь столько людей считают, что ты сдохла.
– Ты тоже так думал?
На его губах играет слабая улыбка.
– Я даже поставил на это деньги.
– За что ты меня ненавидишь, Билли? Ты ведь меня даже не знаешь.
Он подходит к «ауди» и тяжело смотрит на меня поверх крыши.
– О, я знаю тебя! Я трахал таких девок, как ты. Избалованная принцесса, которую ждет трастовый фонд и которой ровным счетом не о чем было беспокоиться ни единого дня ее проклятой жизни. Но ты все равно половину денег выбрасываешь на ветер, таскаясь по мозголомам.
– Какое тебе до этого дело?
Он кладет локти на крышу и наклоняется ко мне.
– Потому что ты думаешь, что твое дерьмо не воняет. Ты смотришь в мою сторону, но даже не видишь меня. Днем, во всяком случае. Но ночью – совсем другое дело, правда? Ночью я как раз тот парень, который тебе нужен. Я слышал о тебе, мисс кошечка-недотрога. Тебе нравится ходить на вечеринки, верно? Люди помнят тебя еще с тех пор, когда ты училась в средней школе. Богатая девчонка, которая любила повеселиться. Они помнят и твою тетку. Та же история, только еще хуже.
– Скажи, в чем заключается твоя работа на деда?
– Я делаю вещи, для которых он сам уже слишком стар. Вещи, от которых других людей, слишком щепетильных и слабых, тошнит. – Билли закуривает и пускает дым через крышу в мою сторону. – А меня не тошнит.
Я в этом не сомневаюсь.
– Это ты последний раз стрелял из «Ремингтона-700», который хранится в сейфе?
Изумленная улыбка.
– А ты, оказывается, пронырливая маленькая штучка, которая всюду сует свой нос, верно?
Внезапно я понимаю, что с меня хватит этого сального городского ковбоя и его мерзких шуточек.
– Знаешь что? Мне надоели твои игры. Я думаю, стоит пригласить сюда дедушку.
Улыбка Билли становится шире, и я понимаю, что допустила ошибку.
– Я тоже об этом подумал. В последнее время ты изрядно действуешь ему на нервы. Он готов горы свернуть, лишь бы спасти городок, устроив здесь казино, а ты повсюду лезешь и позоришь семью. Ему это совсем не нравится. В сущности, ты способна разрушить все предприятие. Так что давай пойдем и потолкуем с ним.
Я открываю дверцу «ауди».
– Сначала мне нужно кое-куда съездить. Я вернусь через двадцать минут.
Прежде чем я успеваю нажать на кнопку, блокирующую дверные замки, Билли распахивает дверцу со стороны пассажира и ставит ногу в машину.
– Не через двадцать минут. Сейчас.
Не раздумывая, я сую руку за спину, выхватываю из-за пояса «вальтер» и направляю ему в грудь.
– Это не игрушечный пистолетик, Билли. Даже не надейся.
Он смотрит на дуло пистолета, которое глядит на него в упор, и улыбка медленно сползает с его лица. Билли Нил, по моему разумению, вообще никуда не выходит без оружия, но я не думаю, что он рассчитывал оказаться в подобном положении в такую рань, когда нет еще и семи часов.
– А теперь, – негромко говорю я, – убери свою вонючую ногу с сиденья и отойди от машины.
– А ты, оказывается, полоумная сука, – говорит он, тихонько смеясь. – Я, конечно, слышал о тебе всякое, но не верил, пока сам…
– Сейчас? Или вчера ночью на острове?
Улыбка возвращается к нему на физиономию.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– А я думаю, что понимаешь.
– Как-нибудь на днях мы с тобой повеселимся, сладкая моя. Как я уже говорил, я знаю тебя. Больше всего тебе нравится инцест, верно?
Кровь отливает у меня от лица. Что он знает обо мне? Я хочу спросить его об этом, но понимаю, что он только обрадуется возможности поглумиться надо мной и все равно ничего не скажет.
– Отвали от моей чертовой машины! – кричу я, угрожая ему пистолетом.
Билли не двигается с места.
– Ты забыла зарядить его.
– Не волнуйся, один патрон уже в стволе.
Я всего лишь повторяю выражение, услышанное от Шона, но этого достаточно, чтобы остатки улыбки увяли на губах Билли. Он убирает ногу и опускает сапог на гравий.
– Закрой дверцу, – командую я.
Он повинуется. Я протягиваю руку и нажимаю кнопку блокировки двери. Потом опускаюсь на сиденье, закрываю свою дверцу и запускаю двигатель.
Прежде чем я успеваю отъехать, к окну со стороны пассажира склоняется Билли Нил. Указательным и средним пальцами он делает знак «виктория», переворачивает его, подносит к губам, а потом высовывает язык и начинает двигать им вверх и вниз между пальцев. Желудок медленно подступает у меня к горлу. С каким удовольствием я бы пристрелила его, но боюсь, что безнадежно опоздаю на встречу с Маликом, если дам волю чувствам. Вместо этого я включаю передачу, обдаю мерзавца гравием из-под колес и с ревом оставляю за собой помещение для слуг, которое некогда называла своим домом.