— Когда-нибудь жадность тебя погубит.
— Будешь выступать, так вообще без бухла останешься, — вяло огрызнулся конвоир. И, повернувшись к шоферу, блондинистому малому, сказал: — Степа, тормозни около магазина.
— Не положено, Петро, — неуверенно запротестовал тот.
— Ты думаешь, что кто-то вложит?
— Мало ли? — неопределенно протянул белобрысый.
— Тридцать баксов твои, — торжественно пообещал Петро.
— Лады! — весело кивнул Степа.
«Уазик» подкатил к магазину. Петро уверенно спрыгнул и, аккуратно положив автомат рядом с водителем на кресло, бросил через плечо:
— Я мигом! Покарауль ствол.
Через решетку Чертанов видел, как сержант уверенно вошел в магазин. Хлопнула дверь. Ждать пришлось недолго, Петро вышел через несколько минут с тяжелым пакетом в руках.
Распахнув дверцу, он облегченно плюхнулся в кресло. На этот раз Петро сел рядом с шофером.
— Поехали! Чуть на прапора не напоролся! — «Уазик», просигналив поворотником, отъехал от обочины. — Здесь два пузыря, один тебе, а другой нам, — сказал Петро Чертанову. — Надеюсь, ты не в обиде? — весело поинтересовался он. — Сам понимаешь, за труды. Не бывает же так, одним все, а другим ничего!
— Хорошо… Что с тобой сделаешь, — попытался Чертанов изобразить скрытое неудовольствие. — Ты бы где-нибудь тормознул, передал бы нам флакон. Мы бы тут его и раздавили. А то, сам понимаешь, не в кайф на сухую ехать. Еще неизвестно, что завтра будет, а потом ведь на выходе шмонать станут!
— Давай завернем вон в тот переулок, — приказал водителю сержант. — Пускай флакон выдуют. А потом дальше покатим.
Шофер кивнул:
— Хорошо.
— Только дворик побезлюднее выбери.
Автозак съехал с оживленной улицы и завернул в малолюдный тенистый переулок. Густой разросшийся кустарник надежно прятал машину от посторонних глаз.
Держа бутылку в руках, дубак спрыгнул на землю. «АКМ», сползший с плеча, ударил его по ноге. Петро чертыхнулся и поправил автомат. Он обошел машину и остановился перед дверцей. Бутылка водки через решетку не пролезала, дверцу следовало открыть.
Подобные вещи проделывались во все времена, а Петро почти за два года службы в этом деле преуспел по-настоящему. Случалось, что он открывал дверцу фургона с зэками по нескольку раз за переезд. Ведь мало отдать зэкам бутылку водки, ее следовало еще и забрать. Иначе могут возникнуть нежелательные вопросы: «Каким это образом пустая бутылка оказалась в автозаке?»
Со стороны зрелище должно было выглядеть по меньшей мере странным. Около автозака стоит конвоир с бутылкой в руке и с автоматом за спиной и о чем-то разговаривает с заключенными. Поэтому следовало все сделать быстро, чтобы избежать ненужных свидетелей. Но сержант как будто бы и не торопился. А может, он почувствовал неладное?
Ключ от автозака на крепкой цепочке был прицеплен к поясу конвоира. Справедливое решение — за потерю могут спросить строго. Взяв ключи свободной рукой, Петро поиграл ими несколько секунд, после чего спросил у Чертанова:
— А зачем тебе водяра-то?
Внутри у Чертанова взорвалось. Михаил почувствовал, как к лицу приливает кровь, с головой выдавая его напряжение. Важно по-прежнему оставаться ровным, иначе все пропало!
Призвав на помощь остатки самообладания, Михаил заговорил ровным, слегка усталым тоном:
— Подразнить, что ли, решил, служивый? Считай, что у тебя получилось! Ну а теперь давай пузырь, трубы горят! Неизвестно, когда еще бухнуть придется.
Петро подкинул на спину сползший «АКМ» и с минуту, не говоря ни слова, рассматривал Чертанова, прильнувшего к решетке. Михаил чувствовал, как нервы натянулись до предела.
Михаил прекрасно понимал, что такие типы, как сержант Петро, обладают повышенной наблюдательностью. Важно в минуту наивысшего напряжения вести себя как можно естественнее и попытаться выдержать подозрительный взгляд.
Чертанов, стараясь усыпить в сержанте проснувшуюся подозрительность, широко улыбнулся.
— Мы так и будем друг на друга пялиться?
С такими типами, как вертухай Петро, Чертанову приходилось сталкиваться. Формула их существования весьма проста, Михаил даже составил их психологический портрет. Во-первых, они трусоваты, а во-вторых, очень мнительны. Мнительность — наиболее уязвимое их место. По-другому это их жизненная сущность. Трусость — главная векторная величина, превалирующая над всеми остальными составляющими. Они стараются всячески скрывать эту свою черту, а потому подчас действуют вопреки обычной логике. Именно это обстоятельство и следовало использовать сейчас.
Михаил почувствовал, что конвоир заколебался. Следовало сделать еще небольшое усилие, чтобы склонить чашу весов в свою сторону.
— Или, может, ты боишься? — с некоторой иронией спросил Чертанов. — Хм, у тебя же автомат!
Всему свету такие типы, как Петро, стремятся доказать, что опасаются только дьявола. Преодолевая свою трусоватую сущность, они теряют значительную часть жизненной энергии. Сильный и неожиданный отпор их делает беспомощными, как паралитиков.
Секундное колебание, и цирик, с напускной неторопливостью, загремел ключами:
— Только быстро! Даю вам десять минут, чтобы выжрали флакон, и едем дальше!
Петро повернул ключ. Один оборот, затем второй. Дверь открылась, и в проеме показалось простоватое краснощекое лицо, совершенно не озабоченное какими бы то ни было мыслями. А вот и рука с водкой! Чертанов мгновенно вцепился в запястье, а другой рукой, ухватив сержанта за загривок, с силой ударил его головой о дверь.
Петро мгновенно обмяк.
— Ну, что сидишь? — прикрикнул Михаил на мужичонку, что доставал его вопросами. — Давай тащи его сюда!
В глазах заключенного застыл немой ужас. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: он был из тех, про кого говорят: «Угодил на кичеман от сохи». Срок небольшой, а потому он старался провести его как можно тише, чтобы поскорее вернуться на волю и вспоминать тюремное житье только в кошмарных снах.
— Сейчас. — Бестолково засуетившись, мужичонка подхватил под руку сержанта. Два других зэка молча жались в углу. — Крепко ты его уделал. Мертвяк? — Он показал взглядом на рассеченную голову.
— Поживет еще, — по-деловому высказался Святой, снимая с плеча сержанта автомат. — Водяру не забудьте, раззявы!
Мужички таращились на оглушенного конвоира со смешанным чувством облегчения и ужаса одновременно. Каких-то несколько минут назад свобода представлялась им такой же далекой, как соседняя галактика. И вот сейчас, когда дверца машины была распахнута, а в проеме были видны кусты, воля пугала. В сновидениях она представлялась совершенно иначе.
— Выпить бы, — вздохнул один из сидельцев сдавленным голосом.
— Прямо сейчас, что ли? — спросил Чертанов, по-деловому обыскивая сержанта. В одном из карманов отыскалось сто долларов. — Ага, вот они, родимые! — обрадованно воскликнул Михаил, перевернув сержанта на бок. — А здесь что? Еще тысяча рублей… Ладно, сгодится. Не хило краснопогонники живут.
— Приспичило, — прохрипел все тот же мужичонка, преисполненный отчаянной решимости.
Он мотал пятерик за мелкое воровство. Большая часть срока уже прошла, а потому мужичонка решал для себя почти непосильную задачу — ломануться вместе со всеми в открытую дверь или все-таки остаться и терпеливо дожидаться момента, когда конвой защелкнет на запястьях браслеты.
Последнее чревато. Братва может не понять бездействия, устроят разбор, а там и косяк повесят. Воля очень тонкая материя, а потому с ней следовало обращаться поаккуратнее.
В общем, без бутылки не разобраться.
— Тогда держи! — Чертанов протянул бутылку водки.
Мужичонка привычным движением отвернул пробку и в каком-то злом раздражении отшвырнул ее в сторону. Приложившись к горлышку, он сделал несколько крупных глотков. Наконец, оторвавшись, он одобрительно крякнул и громко сказал:
— Ша! Режьте меня на куски, рогометы, никуда отсюда не пойду!
Хмельные его глаза сверкнули недобрым огнем, сейчас его лучше не задевать. Похоже, что и двое других решили остаться.