— Бей его, бей! — орал Анри. — Он уже выдохся!
Битва кипела в темном, узком коридорчике. Вопли и ругань, звон стали, стоны раненых — все это слилось в жуткую какофонию.
Пардальян стремительно и весьма успешно атаковал офицера. Тот рухнул, дернулся и затих. Но кто-то полоснул клинком по левой кисти Пардальяна.
Теперь у ветерана было лишь четверо противников, но старик обессилел, левая рука ему не повиновалась, и он опять переложил шпагу в правую, левой же облокотился о стену, тяжело дыша. В глазах у него потемнело, он еле устоял на ногах. Пардальян отпрянул, уклоняясь от сокрушительного удара Данвиля. Один из стражников вонзил острие шпаги ему в колено, и ветеран упал.
— Все! — прохрипел он и, пытаясь подняться, навалился на стену. Но стена вдруг куда-то отступила: оказывается, Пардальян толкнул незапертую дверь подвала. Он не удержался на ногах и кубарем скатился по лестнице вниз, в погреб.
— Дверь! Заприте дверь! — завопил Анри. — Пусть подыхает в этом подземелье!
Солдаты выполнили распоряжение маршала: дверь закрыли и заперли на надежный замок. Таким образом, старика заточили в подвал — тот самый, в котором однажды целый день просидел его сын.
Прогрохотав по ступенькам, Пардальян распростерся у подножия лестницы. Признаков жизни он не подавал. Сейчас маршал мог бы с легкостью убить его одним ударом кинжала. Но Данвиль боялся, что ветеран еще способен сопротивляться. Маршалу вовсе не хотелось сражаться с ним в темном погребе, тем более что армия Данвиля понесла крупные потери.
— Через пару дней, — прошипел Анри де Монморанси, — он все равно там сдохнет, и я велю выбросить его бренные останки в Сену.
Ветеран потерял много крови и страшно ослабел. Но душа отчаянного забияки явно не торопилась покидать тело. Через час Пардальян стал потихоньку приходить в себя: он задергал руками и слегка приподнял голову. Прохлада погреба благотворно подействовала на старика, он рискнул сесть и ощупал рукой лоб. Его сознание прояснилось.
— Гляди-ка! — изумился Пардальян. — Опять не зарезали! Но где же я? Меня что, уже похоронили?
Такое предположение наполнило душу Пардальяна леденящим ужасом.
— Впрочем, на могилу не похоже, — проворчал он. — Кажется, я пока еще жив…
Он с трудом прополз несколько метров, огляделся и с радостью убедился, что он все-таки не в могильной яме.
— Но где же я тогда? — все еще недоумевал израненный солдат. — Куда меня затолкали? Что я здесь делаю? Боже мой, до смерти хочется пить… Воды… воды… а то сейчас рехнусь…
Пардальяна лихорадило; продолжая что-то нечленораздельно бормотать, он на четвереньках пополз по земляному полу. Неожиданно раненый задел рукой какой-то странный предмет — что-то холодное, пыльное и круглое.
— Это еще что за штука? — удивился старик.
Он хотел схватить этот предмет, но не удержал его в слабых руках и выронил. Раздался звон разбитого стекла, и что-то полилось на пол. Неожиданно к Пардальяну вернулась способность рассуждать, и, не веря самому себе, он воскликнул:
— Бутылка! Не может быть! Ну конечно, бутылка — и не одна… Вон их сколько сложено здесь… и все полные. Сейчас попробуем, что же там, в этих бутылочках!
Хватив бутылкой о стену, Пардальян отбил горлышко и с наслаждением припал к источнику живительной влаги. Отличное, крепкое вино согрело старику душу. Пардальян ощутил прилив бодрости, да и голова наконец заработала.
— Это и мертвого воскресит! — выпив полбутылки, заявил Пардальян-старший.
Чтобы окончательно прийти в себя, ветеран осушил драгоценный сосуд до дна.
— Если я не ошибаюсь, меня заперли в погребе. Попробуем вспомнить, что же со мной случилось…
Наконец он ясно вспомнил все: и ссору с Данвилем, и драку в коридоре, и падение в погреб.
— Они не захотели спускаться в погреб, чтобы расправиться со мной. Но если я жив — стоит поберечь силы. А для начала выясним, крепко ли мне досталось…
Пардальян разбирался в ранах и ушибах не хуже любого лекаря. Тщательно обследовав себя, он установил следующее:
Во-первых, катясь по ступенькам, он здорово ударился затылком, а также лишился зуба и оцарапал нос; по этой же причине сильно болел правый локоть.
Во-вторых; во время схватки с прихвостнями маршала открылась рана на правой руке, полученная от д'Аспремона.
В-третьих, левая кисть была распорота шпагой.
В-четвертых, кровоточила глубокая рана чуть выше правого колена.
В-пятых, было рассечено правое плечо.
В-шестых, имелось проникающее ранение груди справа.
Других травм Пардальян не обнаружил и решил, что причин умирать в темном погребе, пожалуй, нет.
Необходимо было наложить на раны повязки; для этой цели вполне подходила собственная рубаха.
— Да тут на полк солдат хватит, — ухмыльнулся ветеран, разодрав ткань на полосы.
Воды не было — пришлось промывать раны вином. Немного приведя себя в порядок, Пардальян попробовал подняться и сделать несколько шагов.
— Неплохо! Еще держусь! — довольно пробормотал он.
Потом Пардальян ощупью отыскал не слишком сырой уголок, свернулся калачиком и погрузился в глубокий сон.
Открыв глаза, он огляделся, пытаясь хоть что-то рассмотреть во мраке. Так ничего и не увидев, старый вояка мрачно вздохнул:
— Похоже, не пройдет и недели, как смерть избавит меня от ран, и я обрету вечный покой. Естественно, я погибну от голода!
Разговаривая сам с собой, Пардальян поднялся, обследовал лестницу, стены и принялся думать, как бы выбраться из подвала. Но вышибить дверь, так же как и проломить одну из толстенных стен, служивших фундаментом здания, старик, разумеется, был не в силах.
Тут Пардальян сообразил, что если он не может открыть дверь, то обитателям дворца это вовсе нетрудно. А коли так — значит, ничто не мешает им спуститься ночью в погреб и придушить сонного старика. И — удивительное дело! Вполне смирившись с перспективой голодной смерти, Пардальян решительно отказывался быть удавленным. В конце концов, о вкусах не спорят!
В общем, Пардальян решил забаррикадировать дверь: он не может покинуть подвал, но никому не позволит проникнуть в него! Ветеран отправился на поиски материала для возведения баррикады. Чтобы вдохновить себя на славный труд, старик поспешил в тот уютный уголок, где нашел винные запасы.
— Теперь поразмыслим, — сказал себе Пардальян-старший, устроившись поудобнее. — Конечно, благотворный сон весьма и весьма укрепил мои силы. Насколько я разбираюсь в ранах и ушибах, а разбираюсь я в них неплохо, недели через две все эти жалкие царапины и булавочные уколы заживут. Прекрасно… Но заживут они лишь при соблюдении некоторых условий… во-первых, удобная постель, во-вторых, укрепляющие напитки и, в-третьих, вкусная и питательная еда… Черт побери! А где все это взять?
Пардальян огляделся, пытаясь сориентироваться в темном погребе.
— А что это, собственно, я так тревожусь о своем здоровье? Я же тут не протяну две недели. Меня ждет голодная смерть. Стоило выжить, пройдя через дюжину дуэлей, тридцать-сорок сражений и множество осад, чтобы подохнуть в подвале у Данвиля! Здесь темно, холодно, а я совсем ослаб… Да, похоже, надежды на спасение нет, сопротивляться бесполезно…
Вдруг его осенило. Он вспомнил рассказ сына о визите в погреб дворца Мем. В повествовании шевалье фигурировали некие окорока, которые, по отзывам Жана, отличались отменным вкусом. Пардальяна-старшего охватило естественное волнение.
— Но ведь я, кажется, угодил в тот же погреб. Значит, ветчина на месте… А куда ж она денется? Тогда я спасен! По крайней мере, спасен от голодной смерти — уж очень не хотелось бы подыхать таким образом!
Пардальян-старший ополовинил еще одну бутылку и с утроенной энергией ринулся на поиски ветчины, тем более что пустой желудок уже начал всерьез напоминать о себе. И вскоре он наткнулся на бесценные сокровища — груды окороков, заботливо обернутых соломой. Пардальян принялся энергично поглощать мясо, а подкрепившись, подвел итоги: