— Прощай, мальчик мой! — прохрипел он.
— Прощай, батюшка! — откликнулся шевалье, обливаясь кровью.
— Раскидайте эту баррикаду! — скомандовал капитан.
Атакующие яростно накинулись на завал и уже минуту спустя расчистили себе дорогу. Сплошная линия стальных клинков придвинулась прямо к Пардальянам.
— Ну, вот и все! — с горькой усмешкой констатировал Пардальян-старший.
— Прощай, Лоиза! — прошептал шевалье и беспомощно закрыл глаза.
Когда он снова открыл их, перед ним возникла восхитительно-прекрасная картина. Пораженный до глубины души и ничего не понимающий шевалье подумал, что, вероятно, уже погиб, но на пороге вечной жизни Господь даровал ему утешение. Увидел же он вот что.
Неумолимо приближавшиеся к его горлу металлические острия внезапно дрогнули и опустились. Гвардейцы, будто зачарованные, отпрянули и расступились, образовав коридор, в дальнем конце которого застыл Анри де Монморанси. А навстречу ему двигалась женщина в черном одеянии; она казалась воплощением благородства и гордого достоинства.
Спокойствием и величием веяло от этой женской фигуры. Изумление нападавших невольно сменилось почтением. Все поняли: сейчас должно произойти что-то очень важное. Одним движением руки дама остановила ожесточенную схватку, и никто из рассвирепевших мужчин не осмелился добить раненых.
Анри де Монморанси смотрел на нее будто завороженный; она возникла словно видение из грез. Он уже не чувствовал ни любви, ни ненависти, ни ревности, ни злобы, а испытывал лишь безграничное удивление. Она? Не может быть!.. Почему она здесь? Ничего не понимая, Данвиль замер в ожидании.
— Дама в трауре! — пробормотал удивленный Жан.
А на пороге дома, у той самой двери, перед которой Пардальян-старший спешно соорудил баррикаду, стояла прелестная золотоволосая девушка. Она с ужасом и восхищением смотрела на распростертого у ее ног шевалье.
— Лоиза! — прошептал юноша и, медленно поднявшись с залитых кровью камней, замер на коленях.
На длинных ресницах красавицы заблестели слезы, и шевалье увидел в ее глазах беспредельное обожание и глубокую нежность.
— О Боже!.. Теперь я могу умереть!.. Она любит меня!..
И Жан, лишившись чувств, повалился на мостовую, а ветеран, закусив кончик жестких усов, пробурчал:
— Значит, это и есть крошка Лоиза? Да, за такую действительно не жалко отдать жизнь!..
А Дама в трауре приближалась к Анри де Монморанси. Она открыла дверь и шагнула на крыльцо в ту секунду, когда шпаги гвардейцев уже почти касались обоих Пардальянов. Однако, увидев эту женщину, ошеломленные рубаки прекратили атаку.
Жанна де Пьенн остановилась в двух шагах от маршала де Данвиля.
— Монсеньор, — бестрепетно произнесла она, — я увожу этих израненных людей с собой. Они принадлежат мне по праву: один из них когда-то вернул мне украденную дочь, второй же — сын этого человека.
Маршал содрогнулся. Налитые кровью глаза безжалостного сеньора встретились с ясными очами Жанны де Пьенн, и, не сумев выдержать ее светлого, чистого взгляда, сломленный Анри де Монморанси потупился…
Потом он тихо сказал:
— Эти люди — ваши, мадам! Вы можете увести их!
Жанна де Пьенн повернулась к капитану гвардейцев:
— Сударь, вы здесь по приказу…
— По приказу короля, мадам! — непреклонно ответил капитан. — Я обязан схватить этих господ.
— Сударь, я — Жанна, графиня де Пьенн, герцогиня де Монморанси…
При звуках этого имени капитан согнулся в низком поклоне.
— Я стану живым залогом, я ручаюсь за двух этих пленников. И я бесконечно благодарна и тому, и другому. Повторяю: сейчас эти два человека принадлежат мне. Если вы хотите, я объясню, чем я обязана этим людям… Желаете, чтобы я рассказала?..
Жанна де Пьенн обвела глазами застывших всадников, остолбеневших фаворитов герцога Анжуйского, потрясенную толпу, созерцавшую эту странную сцену.
Маршал де Данвиль вздрогнул, выпрямился, но, встретившись взглядом с Жанной, медленно опустил голову. Казалось, он признал себя побежденным, однако зловещая улыбка скользнула по его бескровным губам.
— Мадам, — отозвался капитан, — видит Бог, у меня не может быть сомнений в слове столь благородной особы. Я верю графине де Пьенн, герцогине де Монморанси. Готов передать вам арестантов с тем условием, что они не выйдут из этого дома.
— Клянусь вам, они этого не сделают, сударь!
— Я рад это слышать, мадам. Признаюсь, я подчинился вам с удовольствием: я никогда не сталкивался с такими смельчаками, как эти двое!
Оба Пардальяна поднялись и, нетвердо держась на ногах, вложили шпаги в ножны. Жанна де Пьенн приблизилась к ветерану.
— Сударь, — ласково проговорила она. — Прошу вас, окажите честь моему убогому жилищу…
И она подала руку Пардальяну-старшему. Тогда и Лоиза робко вложила пальчики в руку Жана. Ощутив ее прикосновение, юноша затрепетал и гордо вскинул голову. Они вошли в дом, и дверь за ними захлопнулась.
— Капитан! — завопил Анри де Монморанси. — Выставьте перед домом караул из двадцати гвардейцев! Следите за дверью и окнами круглые сутки! Вы мне головой отвечаете за узников… и узниц!
— Я как раз собирался отдать приказ, — ответил капитан.
— Так поторопитесь!.. Надеюсь, мадам де Пьенн, самочинно присвоившая себе титул герцогини де Монморанси, исполнит то, что обещала!
А над Парижем гремели залпы праздничного артиллерийского салюта…
XLIX
АЛМАЗ
Жизнь двух пленниц на улице де Ла Аш оправдывала самые мрачные ожидания. Хотя они и были избавлены от физических мучений, но душевные раны причиняли им жестокую |боль. Алиса де Люс играла при дамах роль тюремщицы; ей было стыдно и горько, и она изо всех сил старалась скрасить бедняжкам тягостный плен.
На смену печальным дням приходили тоскливые ночи.
Постоянное пребывание в маленькой комнатке подорвало здоровье Жанны де Пьенн. Но она мужественно боролась с недугом.
Да, теперь ей казалось, что смерть избавила бы ее от страданий. Жанне больше не на что было надеяться… Она думала о послании, адресованном Франсуа де Монморанси. Жанна была уверена, что маршалу передали ее письмо. Из беседы с Алисой она выяснила, что герцог в столице. Значит, он просто не пожелал откликнуться на ее зов! Франсуа вычеркнул ее из своего сердца, все еще считая изменницей!..
Конечно, Франсуа мог броситься на поиски Жанны и не найти ее. Но ей это казалось невозможным. Ведь в своем послании она написала всю правду об Анри де Монморанси. Франсуа должен был сразу понять, что похититель — его младший брат. В конце концов, маршал де Монморанси мог искать справедливости и у самого короля.
Но ничего не случилось: с того дня, как их увезли из дома на улице Сен-Дени, никто так и не пытался освободить Жанну и ее дочь.
Мысль о том, что шевалье де Пардальян не отнес письма, разумеется, приходила ей в голову. Но она доказывала себе, что этого не может быть; женщина предпочитала думать, что Франсуа отвернулся от нее и от своей дочери.
Ведь не мог же этот юноша, такой молодой и, похоже, искренне влюбленный в Лоизу, оказаться настолько коварным! Жанна убеждала себя, что молодой человек, конечно, постарается найти и вызволить Лоизу.
А Лоиза размышляла о том, что юноша, к которому она столь наивно обратилась за помощью, оказался сыном негодяя, выполнявшего зловещие приказы Анри де Монморанси. Девушка пыталась внушить себе, что чувствует к молодому человеку лишь презрение и скоро забудет о нем.
Как-то вечером Алиса де Люс поднялась к бедняжкам.
Алиса была еще бледнее, чем всегда. Пленницы взирали на хозяйку особнячка с ужасом, жалостью и отвращением. Алиса же, потупившись, приблизилась к Даме в трауре.
— Мадам, — сказала фрейлина, — вы должны признать: я сделала все, что было в моих силах, чтобы облегчить вашу участь.
— Это правда, — кивнула Жанна. — Мне не в чем вас упрекнуть.
— Меня принудили стать вашей тюремщицей.
— Мне это известно, и я искренне сочувствую вам.
— А раз так, — содрогнувшись, тихо проговорила Алиса, — не проклинайте меня, когда окажетесь на свободе…