А Карл IX, продолжая крепко обнимать Мари, говорил тихо и проникновенно:
— Не обращайся так ко мне — «сир»! Пойми, Мари, для тебя я не король! Я просто Карл, твой любящий Карл. Ты одна видишь во мне человека, и это помогает мне жить — будто лучик солнца прорезает окружающую меня темноту… Король! Как это смешно! Я — король! Ах, Мари, ведь я всего лишь бедный, забитый ребенок, которого ненавидит родная мать и презирают собственные братья! В Лувре мне страшно проглотить кусок, страшно сделать глоток из бокала, который подают мне слуги; мне страшно дышать дворцовым воздухом… У тебя же я спокойно ем, пью, а заснув, не просыпаюсь от кошмаров! У тебя я дышу, как дышат нормальные люди! Видишь, с каким наслаждением вдыхаю я воздух этого дома?
— О, Карл, милый! Прошу тебя, успокойся!..
Но Карла IX била нервная дрожь. Глаза короля горели, с губ срывались бессмысленные обрывки фраз, он перестал осознавать, где он и кто рядом с ним.
Перепуганная Жанна затаилась в дальнем углу комнаты.
Лицо короля побелело, тело его сотрясалось в конвульсиях.
— Они хотят убить меня, понимаешь?! — внезапно закричал он. — Мари! Спаси меня!.. Я вижу их всех насквозь! В их подлых душах я читаю свой смертный приговор, запечатленный пылающими буквами на камне их сердец!
— О, Карл, умоляю тебя, перестань!.. О Господи! Снова приступ этой болезни!.. Карл, дорогой! Опомнись! Это же я, твоя Мари!
Но Карл IX отбросил Мари в сторону. Припадок вдвойне пугал из-за того, что начался совершенно неожиданно. Король схватился руками за спинку кресла. Его лоб покрылся ледяной испариной. Глаза налились кровью и смотрели на пустое место, но видели там коварных недругов. Когда их лица предстали перед внутренним взором юноши, он дико захохотал.
— Мерзавцы! — бормотал Карл. — Никак не дождетесь моей смерти?! Кому же достанется моя корона?.. Тебе, проклятый Гиз, порождение преисподней?.. Или тебе, братец мой Генрих Анжуйский? А, может быть, тебе, ловкий Беарнец? Все вы ненавидите меня!.. А вот и мой главный враг! Колиньи!.. О, злодеи! Я вам покажу!.. Солдаты, сюда!.. Хватайте этих еретиков! Казнить их всех — без пощады!.. А-а, я умираю! Помогите! Они убили меня!
Наконец король замолчал и перестал хохотать. Сотрясаясь в. конвульсиях, он рухнул на руки Мари Туше. Его зрачки закатились под веки, руки и ноги свело судорогой.
Жанна поспешила на помощь Мари.
— О, мадам, — скорбно проговорила та; — умоляю вас, проявите сострадание к моему несчастному Карлу и сохраните в тайне то, что вы видели!.. Заклинаю вас!..
— Вам нечего опасаться! — с благородным достоинством ответила Жанна. — Я видела в своей жизни очень много горя и хорошо поняла, что от него не укрыться ни в бедной лачуге, ни в роскошном дворце. И горе давно наложило на мои уста печать молчания.
Мари улыбнулась ей благодарной улыбкой. И эта искренняя признательность, которую возлюбленная короля испытывала сейчас к бедной швее, трогала до глубины души.
— Что нужно делать? — спокойно спросила Жанна.
— Ничего, — покачала головой Мари, — благодарю вас — и дай вам Бог счастья… Это ведь не первый припадок… Скоро Карл очнется… Я просто должна быть рядом с ним и обнимать его… Тогда ему сразу станет легче.
— Раз так, мне лучше уйти… Зачем ему знать, что кто-то оказался невольным свидетелем этого приступа…
— О, мадам! — вскричала восхищенная Мари. — Какая вы чуткая!.. Наверное, вы когда-то очень любили…
Жанна лишь горько улыбнулась в ответ. Попрощавшись, она выскользнула за дверь и растаяла в сумерках, так и не воспользовавшись редчайшей возможностью воззвать к милосердию короля. Едва Жанна оказалась на улице, Карл IX пришел в себя. Неуверенно проведя по лицу рукой, он затуманенным взором окинул комнату и печально улыбнулся заботливо склонившейся над ним Мари.
— У меня снова был приступ? — не сумев скрыть испуга, спросил он.
— О, очень легкий, дорогой Карл! В тот раз припадок был куда сильнее… А теперь успокойся, все позади…
— А мы одни? Меня никто не видел? Ах да, здесь ведь была женщина с вышивкой… Куда она делась?
— Ушла, милый Карл, минут десять назад…
— До моего припадка?
— Ну разумеется! Она откланялась намного раньше… Ну что, тебе лучше? Прими эту микстуру и положи голову на мое плечо… Вот видишь, уже все в порядке…
Она опустилась на оттоманку и ласково обняла Карла, а тот, обессиленный внезапным тяжелым приступом своей болезни, послушно, словно измученное дитя, уткнулся лицом ей в грудь.
В комнате стало тихо.
Король Франции забылся в почти материнских объятиях Мари Туше, и его изможденное лицо засветилось от счастья: он знал, что рядом с ним — его добрый ангел.
XIII
ГЛАС НАРОДА — ГЛАС БОЖИЙ
Жан де Пардальян, сгорая от нетерпения, поджидал на улице Жанну. Он решил во что бы то ни стало рассказать ей обо всем. Но о чем же именно? О том, что он страстно любит дочь? Что мечтает взять девушку Б жены? Возможно, и так, но, по правде говоря, юноша и сам толком не понимал, что же ему надо. Скорее всего, ему просто хотелось получше узнать своих соседок.
Заметив наконец Жанну, которая теперь быстро приближалась к нему, Пардальян вдохнул в грудь побольше воздуха и собрался было произнести яркую речь, каковая, как он полагал, не могла оставить его собеседницу равнодушной.
Но увы! Как только Дама в трауре подошла к тому месту, где нес свою вахту Пардальян, он начисто забыл первое предложение, а именно на него молодой человек возлагал особые надежды. И бедолага замер с открытым ртом. Жанна прошла мимо, а Пардальян лишь молча поклонился ей и опомнился только тогда, когда женщина скрылась за углом…
Жан помчался за ней, надеясь настичь Даму в трауре на улице Сен-Дени и произнести-таки перед ней свою речь. На бегу он сочинил прочувствованную концовку, которая должна была достойно завершить это произведение ораторского искусства. Читатель, видимо, уже понял, что юноша вновь обрел утраченные было способности.
Но, несмотря на это, ему так и не пришло в голову, что гораздо вежливее было бы нанести визит даме домой. Но нельзя же одновременно думать о стольких вещах! И потому юноша решил остановить Жанну прямо на улице.
Однако достигнув улицы Сен-Дени, Пардальян почувствовал, что в Париже что-то случилось. Так легкая рябь пробегает порой предвестником надвигающегося шторма по спокойным водам океана… К Лувру направлялась огромная толпа; широкую улицу заполнили богатые и бедные горожане; повсюду слышался мрачный ропот, то и дело сменявшийся злобными криками. Так что же произошло?
Пардальян пытался следовать за Дамой в трауре, от которой отстал шагов на двадцать. Но ее мгновенно поглотило людское море, и она исчезла. Шевалье кинулся в толпу, отчаянно работая кулаками и локтями, но Даму в трауре так больше и не увидел.
Жан попал в людской водоворот — и поток понес его вперед. Прямо перед юношей, держась за руки, шагали три здоровяка с мощными шеями, красными лицами и злыми глазами. Завидев их, народ восторженно кричал:
— Ура Кервье! Ура Крюсе! Ура Пезу!
— Кто эти бугаи? — обратился Пардальян к прилично одетому человеку, который шел рядом с ним.
Тот неодобрительно покосился на шевалье, однако, заметив устрашающую шпагу, поспешил ответить на вопрос:
— Не может быть, месье! Неужели вы не знаете ювелира Крюсе с Деревянного моста, мясника Пезу с улицы Двух Сицилии и книготорговца Кервье, который держит лавку при университете?! Нет, правда, неужели вы не слышали о Кервье?! Да, видно, вас не слишком интересуют книги!
— Прошу меня простить, я лишь недавно приехал в Париж из провинции, — улыбнулся Пардальян. — Итак, эти люди — ювелир, мясник и книготорговец. Ну что ж, я счастлив на них взглянуть.
— Они пламенные сторонники герцога Гиза! — с ликованием воскликнул собеседник Жана.
— О! Герцог, должно быть, в восторге!
— А вы как думали, месье! Они ведь несгибаемые борцы за веру!
— Да? И за какую же? — не скрывая иронии, поинтересовался Пардальян.