— О, месье, скорее сюда! — громко позвала королева Жана.
— Сейчас! — крикнул сверху Пардальян. — В приличном обществе и умирать приятно!
С этими словами шевалье соскочил вниз. Он тянул за собой толстую веревку. Обмотав один ее конец вокруг кисти, он крепко уперся спиной в лестницу, а ногами в пол, и, побагровев от напряжения так, что почти незаметны стали вздувшиеся вены, отчаянно рванул веревку.
В этот миг обезумевшей от жажды крови толпе удалось наконец высадить дверь; нападавшие ввалились в мастерскую, сметая все на своем пути…
— Смерть гугенотам! Смерть проклятым еретикам! Альбре — в Сену!
Словно античный бог, с корнем выдирающий из земли столетние дубы, Пардальян со сверхчеловеческой силой еще раз рванул веревку.
Послышался страшный грохот, до основания сотрясший мастерскую, деревянные колонны, поддерживавшие крышу, рухнули, и кровля провалилась вниз, погребя под собой ворвавшихся в дом людей. Вслед за ней обрушились и изъеденные непогодой стены верхнего этажа. Множество горожан осталось лежать под обломками…
Как же это могло случиться?
Дело в том, что Пардальян подпилил деревянные колонны, на которые опиралась кровля, потом обвязал их прочной веревкой и, спустившись вниз, дернул за конец этого аркана, вложив в рывок мощь, достойную Геркулеса. Подпиленные колонны поддались, кровля рухнула на нападавших, а Пардальян, на голову которому сквозь широкий люк валились сверху обломки стен и крыши, стремительно прыгнул на нижнюю лестничку, где уже стояли дамы.
Не говоря ни слова, Жанна д'Альбре кивком указала на утлое суденышко, и вскоре все трое уже разместились в маленькой лодке. Шевалье перерубил кинжалом веревку, крепившую лодку к перекладине лестнички, и они поплыли по течению к Лувру.
На дне суденышка Жан обнаружил одно весло и принялся им орудовать. И через пять минут лодка уткнулась в берег. Они причалили немного ниже Лувра, в том месте, где Филибер Делорм, придворный архитектор Екатерины Медичи, начал по ее приказу возводить дворец Тюильри.
Жан помог дамам выбраться на берег и галантно поклонился на прощание.
— Месье! — воскликнула Жанна д'Альбре. — Я королева Наваррская. А как ваше имя?
— Шевалье де Пардальян, мадам.
— Бурбонский королевский дом никогда не забудет той огромной услуги, которую вы ему сегодня оказали, проявив беспримерное мужество и самоотверженность!
Пардальян попытался запротестовать.
— Ах, нет, не спорьте! — сказала королева. — Или я решу, что вы сожалеете о своем благородном порыве.
Намек Жанны был ясен: вставший на защиту гугенотки навлекал на себя страшную опасность.
— Как вы можете так говорить, мадам! — вскричал Жан. — Я бы никогда не простил себе, если бы покинул вас в беде, однако, признаюсь, я даже не предполагал, кому имею честь предложить свою скромную помощь. Я понимаю, что оказал услугу вашему величеству, ведь я спас вам жизнь. Но признаюсь честно: я бросился спасать двух несчастных женщин и не предполагал, что вызволяю из беды великую королеву.
Жанна д'Альбре повидала на своем веку немало отважных воинов, встречала не одного храбреца; и все же эту женщину потрясла какая-то очень естественная, непоказная смелость шевалье, сочетающаяся с огромным чувством собственного достоинства и веселой насмешливостью. Все это делало юношу просто очаровательным и пленяло всех, с кем сводила его судьба.
— Месье, — промолвила королева, с восхищением глядя на Пардальяна, — если бы вы захотели сопровождать меня в лагерь моего сына, короля Генриха Наваррского, то, не сомневаюсь, вас ждала бы немалая награда.
Слова о награде приятно взволновали юношу, но тут же его воображение нарисовало прелестный портрет девушки с золотыми волосами, в ожидании которой он долгие часы просиживал у окна.
И, грустно вздохнув, Пардальян распростился со сладкой мечтой о славе и богатстве. Вежливо поклонившись королеве, он сказал:
— Позвольте заверить вас, ваше величество, в моей глубочайшей преданности и поблагодарить за вашу доброту, однако надеюсь, что когда-нибудь заслужу награду и в Париже.
— Что ж, воля ваша, месье. Как мне разыскать вас?
— Я живу на постоялом дворе «У ворожеи», на улице Сент-Антуан.
Ласково улыбнувшись Пардальяну, Жанна д'Альбре повернулась к своей фрейлине.
Это была настоящая красавица: огромные карие глаза, чувственные алые губы, великолепные черные волосы, изящные движения, утонченные манеры. В эту минуту девушка казалась встревоженной и время от времени бросала быстрые взгляды на королеву Наваррскую.
— Алиса, вы повели себя безрассудно, велев кучеру следовать через Деревянный мост…
— Я считала этот путь безопасным, ваше величество, — не моргнув глазом, заявила красотка.
— Алиса, — вздохнула королева, — вы повели себя еще более безрассудно, приоткрыв занавеску…
— Мне просто хотелось знать, что происходит на улице, — побледнев, ответила девушка.
— И верхом безрассудства с вашей стороны, Алиса, было громко объявить обезумевшей черни, кто я такая…
— О, я так испугалась, ваше величество! Даже не понимала, что я делаю, — пробормотала дрожащая Алиса.
— Я вовсе не браню вас, моя дорогая. Однако, чтобы погубить меня руками папистов, нужно было действовать именно так…
— Ах, ваше величество!..
— В дальнейшем постарайтесь проявлять больше благоразумия, — посоветовала фрейлине Жанна д'Альбре.
Ее тон был столь мягким, что испугавшаяся Алиса де Люс быстро пришла в себя. (Читателю уже известна эта особа — именно о ней рассказывал Екатерине Медичи астролог Руджьери. )
— Шевалье, — снова повернулась королева к Пардальяну, — я хочу попросить вас еще об одной услуге.
— Вы можете располагать мной, мадам.
— Благодарю. Пожалуйста, проводите нас… Зная, что рядом вы со своей шпагой, я не побоюсь оказаться в центре многотысячного вражеского войска.
Пардальян спокойно выслушал эту похвалу, однако подавил печальный вздох и подумал: «Обидно, что обстоятельства держат меня в Париже!.. Ах, прав был мой отец: нельзя верить женщинам! Белокурые волосы прекрасной соседки опутали меня, словно крепкая сеть…
И подумать только! Ведь я вышел на улицу, собираясь каким-нибудь образом раздобыть себе новый костюм… А теперь придется всю ночь просидеть с иголкой в руках — и это после того, как я весь день пробегал со шпагой… Впрочем, что шпага, что игла — невелика разница… И одна колет, и другая… «
Так, предаваясь грустным размышлениям, шевалье следовал за двумя дамами, настороженно озираясь и положив руку на эфес шпаги.
Вечерело. Пардальян помчался утром за Дамой в трауре, даже не поев, и теперь явно не отказался бы от доброго ужина.
Обходя людные места стороной, королева и ее спутница подошли переулками к Тамплю и остановились на пороге небольшого двухэтажного дома, напротив которого высилась темная громада тюремной башни.
Жанна д'Альбре приказала Алисе де Люс постучать — и дверь тут же открылась.
— Вы можете войти вместе с нами, месье, — обратилась королева Наваррская к Пардальяну. — Мне нечего скрывать от вас.
Дверь за их спинами захлопнулась, и лакей провел посетителей в небольшую, забитую разным старьем, однако вполне опрятную комнатку.
Здесь за колченогим столом расположился горбоносый старик; большая белая борода придавала ему сходство с библейскими патриархами. Стол был завален весами разных форм и размеров.
— О, мадам! Вы снова навестили мое скромное жилище! — с наигранной радостью вскричал старик. — Последний раз вы появились тут три года назад, но ваше имя значится в моих расходных книгах… мадам… мадам… извините, вылетело из головы…
— Мадам Леру, — холодно напомнила королева.