Герцогиня де Монморанси! О Боже, Боже! Лоиза — родная дочь и законная наследница могущественного герцога де Монморанси!
Это блистательное имя повергло молодого человека в бездну отчаяния. Разумеется, шевалье де Пардальян, никому не известный дворянин, бедный, как церковная мышь, вполне мог просить руки Лоизы, дочери тихой белошвейки. Но Лоиза, герцогиня де Монморанси, никогда не станет женой нищего шевалье!
В эти годы всесильная семья Монморанси была в зените своей славы. Могущество этого рода, одного из самых знатных и влиятельных во Франции, стало почти беспредельным, когда его возглавил коннетабль Анн де Монморанси. Теперь старик умер, но положение Монморанси не пошатнулось. Франсуа собрал вокруг себя немало людей, решительно и небезуспешно противодействующих как Гизам, так и королю. Вспомнив все это, мы вполне поймем горе шевалье. Его и Лоизу разделила бездонная пропасть.
Давно прошли те времена, когда короли женились на пастушках. Теперь дочь герцога никак не могла бы вступить в брак с бедным дворянином, не обласканным славой, не имеющим состояния.
— Конец, конец, нынче конец всему, — рыдал Пардальян, невольно повторяя горькие слова, которые прочитал в послании Дамы в трауре — Жанны де Пьенн.
И все-таки порой в душе юноши вдруг просыпалась слабая надежда. А что если Лоиза любит его? А что если титул и богатство оставят ее равнодушной?
— Но это невозможно, бедный глупец! — тут же одергивал себя Пардальян. — Даже если предположить, что она меня любит, ее отец никогда не согласится на такой неравный брак! Ведь кто я есть? Какой-то нищий авантюрист, бездомный оборванец… В глазах многих — чуть не бандит с большой дороги! Чем я владею? Шпага, лошадь и пес — вот и все мое богатство…
Пипо, почувствовав, что хозяин разволновался, подошел поближе и положил морду на колени шевалье. Жан ласково почесал пса за ухом.
— А знаешь, Пипо, — задумчиво произнес юноша, — может, она меня и не любит? Это ведь я сам все насочинял… Мы никогда не разговаривали, правда, однажды она посмотрела на меня, а я послал ей воздушный поцелуй, да еще она позвала на помощь в минуту опасности… Нет, я должен забыть ее, забыть навсегда!
Вдруг шевалье вскочил и заметался по комнате.
— Боже, как я смел надеяться! — вскричал он. — Разумеется, Лоиза никогда не выйдет за меня замуж, разумеется, она не полюбит меня… Наоборот, я, наверное, вызываю у нее лишь отвращение… Ведь ей, скорее всего, известно мое имя, а ее мать, несомненно, уже рассказала ей о преступлении моего отца. Как же теперь Лоиза может относиться ко мне? Лишь ненавидеть, презирать — и только.
Молодой человек еще раз перечитал ту часть письма, где упоминался господин Пардальян-старший. Жанна де Пьенн обвиняла отца Жана в страшном преступлении.
Да, Жан обожал Лоизу, а его отец много лет назад выкрал ее и собирался пронзить кинжалом ее сердечко! С каким отвращением будет она думать о Пардальяне-старшем и те же чувства станет испытывать к сыну злодея!
— Что ж, — вздохнул шевалье, — если все против моей любви, если Лоиза презирает меня, к чему мне страдать из-за нее? Зачем доставлять это послание? Что мне до забот герцогини де Монморанси? Эта женщина проклинает в письме моего батюшку — значит, проклянет и его сына. Почему я должен волноваться из-за ее дочери? С ними случилось несчастье? Вот и пусть им помогает теперь кто-нибудь другой!
Ах, батюшка, как жаль, что вы так далеко от меня! Но я помню ваши советы и на сей раз не дам втянуть себя в сомнительную историю. Мужчина я или нет! Только сильные добиваются славы и богатства! Так будем же сильными! Сметем с дороги слабых, заткнем уши, чтобы не слышать ничьей мольбы о помощи, тройной кирасой прикроем сердце, и вперед — завоевывать счастье железной рукой! С любовью мне, увы, не повезло…
Охваченный безумным возбуждением, шевалье дрожал как в лихорадке. Он метался по комнате, почти крича и размахивая руками, хотя обычно его голос был тих, а жесты сдержанны и изящны. Наконец Жан решил подвести некоторые итоги…
Он оказался в отчаянном положении. У него появился страшный враг — Екатерина Медичи. Он нанес ужасное оскорбление герцогу Анжуйскому и его приближенным. Он навлек на себя гнев герцога Гиза, которому Гиталан, несомненно, уже рассказал о том, что вытворял в Бастилии сумасшедший узник.
А как он мог защитить себя? Только собственной шпагой! И умудрился сделать своими врагами первых сеньоров королевства…
Да любой из них лишь пальцем пошевельнет — и от шевалье де Пардальяна останется мокрое место. При этой мысли Жан вместо страха ощутил прилив гордости и неодолимое желание драться.
Один, один против Екатерины Медичи, против герцога Анжуйского, против Гиза…
«Если я паду в схватке, то, по крайней мере, никто не скажет, что я выбрал противников послабее!» — заключил Пардальян. Но тут еще одна мысль пришла ему в голову.
— Да, я чуть не упустил из виду еще одного недоброжелателя! — мрачно улыбнулся шевалье. — Его светлость герцог Франсуа де Монморанси… О нем тоже забывать нельзя. Узнав от мадам де Пьенн о том, как поступил с его ребенком мой дорогой батюшка, маршал, несомненно, очень захочет добраться до меня! Разумеется, Екатерина Медичи может сделать это раньше и навеки заточить меня в какой-нибудь жуткий каземат. Впрочем, придворные герцога Анжуйского способны опередить даже королеву и прирезать меня в тихом, безлюдном закоулке. Если только их не опередит Гиз и не натравит на меня господ Крюсе, Пезу и Кервье. Что ж, к оружию, господа! Если вы вздумали сражаться со мной — извольте защищаться!
И Пардальян, привычным движением выхватив шпагу, сделал несколько резких выпадов, нанося удары воображаемым противникам.
— Ах, Пресвятая Дева! Что здесь происходит, шевалье? — прозвучал у него за спиной мелодичный голосок.
Молодой человек повернулся и оказался лицом к лицу с мадам Югеттой Грегуар, которая, улыбаясь, стояла в дверях.
— Да, право, ничего… Просто я разминался, дорогая мадам Югетта. За десять дней рука как-то затекла… Ах, как хорошо, что вы зашли навестить меня. Вы очаровательны, мадам Грегуар, поистине вы лучший и прекраснейший цветок на нашей улице Сен-Дени.
— Ах, господин шевалье…
— Не возражайте! Первого, кто заявит, что в Париже есть трактирщица милее вас, я уложу на месте!
— Пощадите, господин Пардальян! — воскликнула Югетта с поддельным испугом.
Пардальян обнял хозяйку за талию и с удовольствием запечатлел на ее свежих щечках два звонких поцелуя.
Мадам Югетта раскраснелась и пролепетала:
— Простите, что я заглянула к вам так, без приглашения…
— Что вы, Югетта, я всегда вам рад. Клянусь, никогда не видел таких розовых губок, таких пленительных глазок…
— Вот, держите! — и очаровательная трактирщица положила на край стола тяжелый кошелек.
— Это мне?
— Разумеется, месье. Когда вас схватили, вы даже не подумали о деньгах… Они остались тут, в комнате… Я сберегла их для вас и теперь возвращаю.
— Мадам Югетта, вы ведь говорите мне неправду!
— Я… Господь свидетель, даю вам слово, я…
— Не нужно ложных клятв. Ваш муж, почтеннейший Ландри, просто-напросто прикарманил мой кошелек, а вы, моя милая красавица, вернули мне деньги… Однако, мадам Грегуар, вы хлопотали напрасно. Я кое-что должен достойнейшему месье Грегуару и вовсе не забыл здесь кошелек, а специально оставил его вашему супругу.
— Но заберите хотя бы половину! Вы же не сможете обойтись без денег?
— Моя дивная Югетта, запомните: расставшись с последним су, я ощущаю себя самым богатым человеком на свете! К тому же у меня есть этот аграф!
На шляпе Пардальяна все еще сверкало дорогое украшение, полученное от королевы Наваррской.
Мадам Югетта покачала головой и спрятала кошелек.
— Да! — воскликнул шевалье. — Говорил ли я вам, как я вас обожаю? Вы так добры, мадам, и ваше очаровательное лицо столь же прекрасно, сколь и ваше нежное сердце… Ах, Югетта, похоже, вы пленили меня!..