Жанна перестала принадлежать самой себе. Вся ее жизнь заключалась теперь в Лоизе. Каждое слово, каждый жест молодой женщины был проникнут чувствами восторга и благоговения, которые она испытывала к своему ребенку. Она не просто любила свою Лоизу, она ее боготворила. Когда Жанна кормила Лоизу, глядя, как та приникает к ее белоснежной, прочерченной тонкими голубоватыми жилками груди, в ее взоре сияла такая нежность, такая царственная возвышенная гордость, что ни один даже самый гениальный художник не смог бы передать на полотне это святое счастье материнства.
Только вечером, когда младенец засыпал, Жанна не душой, но мыслью на миг отрывалась от Лоизы и вспоминала о своем возлюбленном, которому она доверилась полностью и безоглядно…
Неужели он подло покинул ее, и война послужила лишь предлогом для его отъезда? Неужели он бросил свою юную жену и никогда больше к ней не вернется?
А может, его уже нет в живых? Ведь о нем ничего не известно… Ничего!
Ах, Франсуа!.. Она принадлежала ему душой и телом… Она всем пожертвовала во имя своей любви к нему!
Так где же он? Неужели действительно трусливо сбежал, отправился в армию, чтобы Жанна не смогла больше докучать ему? И они уже никогда не встретятся на этом свете?
А вдруг его убили? Ведь прошел почти год — и ни единой весточки!..
И в эти тихие ночные часы сердце Жанны разрывалось от жестокой муки. Слезы отчаяния катились из глаз истерзанной страданиями женщины и падали на лобик Лоизы. Младенец просыпался…
И тогда в душе Жанны снова брали верх материнские чувства. Жанна сдерживала рыдания, гнала прочь горькие мысли о своей любви и нежно укачивала несчастное дитя, дочь, которой предстояло расти без отца. Лоиза засыпала под тихие звуки трогательной колыбельной, той самой колыбельной, что передается из поколения в поколение; в разных странах и в разные времена эти мелодии удивительно схожи, и воспоминание о бесхитростной песне матери сопровождает человека всю жизнь, до самой могилы.
Уже близилась весна. Жанна нечасто показывалась на улице; она предпочитала выносить Лоизу в садик. Молодую женщину ужасала мысль о встрече с Анри де Монморанси; лишь представив себе такое, она начинала дрожать от страха.
VI
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ПЛЕНА
Жанна любила Лоизу страстно, безумно, безгранично. Дочь стала для нее центром мироздания и смыслом жизни, единственным источником веры и надежды. Это обожание зародилось еще тогда, когда Жанна только ждала ребенка, со временем же оно превратилось в какое-то всеобъемлющее, невыразимое словами шестое чувство, полностью подчинившее себе все ее существо.
В марте малютке исполнилось пять месяцев. Деревья покрылись нежной листвой, природа ликовала — только на душе у бедняжки Жанны было пусто и черно.
Однажды, когда март был уже на исходе, кормилица и ее муж поехали в лес нарубить дров. В доме осталась одна Жанна. Устроившись у кроватки, она с восторгом и умилением любовалась спящей дочуркой. Из открытого окна был виден сад во всем блеске своей весенней красы.
Неожиданно Жанна услышала мужской голос: это бродячий монах с благочестивым видом просил подаяние. Молодая женщина поспешила на кухню, взяла кусок хлеба и протянула через окно ждавшему на крыльце страннику. Тот долго благодарил Жанну, благословляя ее доброту, и наконец ушел по главной улице деревни, на которую смотрели окна кухни.
Жанна же поспешила обратно к дочери, но обнаружила, что малышки в комнате нет. Лоиза пропала! Жанна закричала дико и страшно, и этот крик был подобен реву львицы, у которой отняли ее детенышей.
Потом обезумевшая мать кинулась на поиски. Ведь потеря Лоизы была для нее равносильна потере жизни, света, счастья… С упорством человека, обреченного на смерть, она четыре часа обыскивала село, обегала все окрестные сады, поля и рощи. Отчаяние сдавило ей грудь, и женщина едва могла дышать, волосы ее растрепались, в глазах светилось безумие… Ее одежда была разодрана в клочья, расцарапанные руки кровоточили…
Вдруг она подумала, что девочка могла спрятаться где-нибудь в доме. Жанна помчалась назад, вбежала в кухню и застыла от страха и изумления.
Перед ней стоял человек с бледным, суровым лицом и неумолимым, словно злая судьба, взглядом. Это был Анри де Монморанси!
— Боже, отчего ваше появление всегда предвещает мне беду?!
Анри резко шагнул к Жанне, сильно сжал ее руки и прошипел:
— Потеряли свою дочь, да? Что ж, спешу вам сообщить: она у меня! И возвращать ее вам я пока не собираюсь! Если же вы не будете вести себя так, как я вам прикажу, девчонке не поздоровится!
— Мерзавец! — закричала потрясенная женщина. — Мерзкий, подлый трус!
— Прекрати! — сказал Анри, все сильнее сжимая ее нежные руки. — Прекрати! И хорошенько запомни: если ты хочешь еще раз увидеть свою дочь…
Единственное, что уловила отчаявшаяся мать, было слово «увидеть». Значит, она еще увидит свое дитя?! Ярость несчастной женщины сменилась безумной надеждой, и она принялась упрашивать своего мучителя:
— Вы говорите — я увижу ее? Пожалуйста, повторите, повторите это снова… Я умоляю вас на коленях! Я буду вашей верной рабой! Только отдайте мне мою дочь!
— Так знай же, что твоего ребенка похитил мой слуга. Он лют как зверь и верен мне как пес! И запомни: мы с ним условились — как только я приближусь вон к тому окну и сниму шляпу, он пронзит девчонку кинжалом…
У Жанны подкосились ноги, и она рухнула на колени, ударившись лбом об пол. От ужаса слова застыли у нее на губах, она даже не могла умолять злодея, чтобы тот пощадил невинное дитя.
— Поднимись! — зло закричал Анри.
Жанна повиновалась, умоляюще глядя на него.
— Ты поняла меня? Ты будешь меня слушаться?
Страдалица только молча кивнула.
— Тогда слушай. Франсуа вернулся! Он уже спешит сюда! Я сам — при тебе! — поговорю с ним. Если ты не станешь опровергать моих слов, твоя дочь скоро опять будет с тобой… Но если только ты попробуешь спорить со мной, я тут же сниму шляпу и ребенок погибнет! Ты поняла? А вот и братец пожаловал.
Жанна услышала цокот копыт, увидела клубы пыли, и у скромного жилища кормилицы остановился взмыленный конь. Секунда — и всадник соскочил на землю.
— Жанна! Любимая! Я вернулся! — закричал, вбегая в дом, счастливый Франсуа.
— Франсуа! Франсуа! Я здесь! — звала обезумевшая Жанна.
Анри де Монморанси шагнул к окну, улыбнувшись холодно и жестоко:
— Имей в виду, ты можешь стать убийцей собственной дочери!
— Нет! Не надо! Я согласна на все! Я не пророню ни слова!
Тут, резко распахнув дверь, в комнату влетел Франсуа де Монморанси. Его сердце было переполнено счастьем и любовью, он бросился к Жанне, повторяя:
— О, мой ангел! О, моя жена!
Да, это действительно был Франсуа де Монморанси, которого многие — да и сам коннетабль — считали погибшим. После долгого плена молодой человек вернулся домой.
Франсуа отправился в поход с двумя тысячами всадников, до Теруанна добрались лишь девятьсот, остальные были убиты в пути.
Отряд прибыл вовремя. В тот же вечер у стен Теруанна остановились немецкие и испанские войска; саперы начали делать подкоп. На следующее утро корпус Карла V пошел на приступ. Именно тогда и пал д'Эссе, боевой товарищ, давний соратник и друг Франциска I.
Воодушевляемые бесстрашным Франсуа де Монморанси, гарнизон и жители Теруанна отчаянно защищались целых два месяца. Горстка людей в разрушенной снарядами крепости, среди дымящихся развалин, отразила четырнадцать атак.
В начале третьего месяца противник прислал парламентариев; те предложили почетный мир. Франсуа встретил их прямо на крепостной стене, держа в руке кусок хлеба, испеченного из муки с соломой: такова была обычная пища осажденных. Рядом со своим предводителем стояли командиры гарнизона, бледные, истощенные, оборванные, но глаза этих людей пылали благородной отвагой.