Артемий Круторогов на удивление спокойно воспринял мое решение посетить пансионат на каникулах, хотя я боялась препятствий с его стороны. По-прежнему держа дистанцию, я избегала его общества как могла, и всячески увиливала от разговоров о будущем. Что я могу ему сейчас сказать, что питаю к нему самые нежные дочерние чувства? Ну уж нет, мое сердце переполнялось менее лестными для него чувствами, и с каждым днем я злилась все больше и больше, понимая, какую жизнь потеряла из-за их с матерью прошлого.
Мысль о маме вызвала новую волну боли. Все ее действия вызывали у меня недоумение, я искренне не понимала, как можно было объявить свою дочь мертвой, отправить ее с чужими людьми на дальний север, спокойно жить в своем замке в полном комфорте, когда ее ребенок скитался невесть где и терпел лишения!
Вернув себе самообладание, я внимательно осмотрела отражение в зеркале, уже не такое удручающее, как еще недавно, и вышла из общежития. Всюду носились слуги с багажом учеников, а сами благородные отпрыски с лихорадочным торжеством прощались друг другом, предвкушали радостное воссоединение на балах в столице, обменивались визитными карточками и презрительно отдавали приказы нерасторопной обслуге.
Я попрощалась с Александром и остальными ребятами, потом встретила Олега с Демьяном, которые искренне желали мне удачной дороги и веселых каникул, и уже перед самим отъездом встретила Глеба Скуратова.
— Сударыня! — он галантно мне поклонился, и я ответила книксеном. — Рад, что вы решили провести каникулы вместе с вашим добрым опекуном, госпожой Стрелицкой. Засвидетельствуйте ей от меня глубочайшее почтение!
— Благодарю! — столь лестные слова немного растопили мою обиду на него из-за их разрыва с Мирославой. Девушка была так раздавлена, что родители забрали дочерей еще вчера, прибыв самолично, и я не находила себе места с тех пор. — Желаю вам отличных каникул в столице!
— Да, воссоединится вся наша семья, включая дальних родственников, к которым я испытываю теплейшие чувства, так что должно быть весело.
Дальше он предложил меня сопроводить к экипажу, выделенному мне с подачи господина Круторогова, и галантно помог забраться вовнутрь. Когда мы тронулись, я бросила взгляд в окно, и увидела, как Скуратов направился к Ярославе, спешащей к своему экипажу.
Первая половина пути прошла для меня в тяжелых раздумьях о природе мужского непостоянства и о бедах, порождаемых для женщин мужчинами.
Вторая часть путешествия возбудила в сердце иные чувства: воеводство это было для меня родиной, единственной, которую я помнила, и его более мягкий климат, радующие глаз пейзажи, знакомые селения возвращали давно терзаемому сердцу долгожданное утешение.
Прилипнув к окошку, я и не заметила, как мы подъехали к пансионату, и опомнилась, лишь увидев знакомый парк, ограду, калитку, небольшое, но удачно спланированное здание и маленькую делегацию у входа.
— Сударыня, приветствую! — Матильда протянула мне руку, которую я почтительно поцеловала, но ее дышащее счастьем лицо лучше любых слов давало понять, как она рада меня видеть.
— Госпожа Стрелицкая, я очень рада вернуться домой.
Церемонные фразы и сдержанность были необходимыми элементами светского обращения, и я так к этому привыкла к Академии, что без труда продемонстрировала образцовые манеры, хотя раньше предпочитала смелость и безрассудную порывистость.
Опекунша распорядилась доставить вещи в мою комнату, которую, как она сказала, со дня моего отъезда никто не занимал. Также она приказала позаботиться о моих сопровождающих, и я на время забыла обо всех огорчениях.
Вечером в пансионате собралось все местное благородное общество, как накануне моего отъезда в Академию. Тогда я была для них сироткой, чудом получившей приглашение от драконов. На меня смотрели с тенью зависти, с недоумением, сверху вниз, поучали до последней минуты, но теперь все резко переменилось.
Я стала героиней, обрела силу и поддержку в виде Академии за спиной, и теперь они смотрели на меня с трепетом и гордостью, словно я была их личным достижением.
— Сударыня, какое счастье! — мило щебетала Аннушка Никольская, оттесняемая более монументальной госпожой Калмыковой.
— Вы похудели и побледнели, надеюсь, от прилежной учебы? — строго вопрошала вышеуказанная дама.
— Я рад, искренне рад, что вы запомнили мои наставления, и не осрамили нас перед уважаемыми драконами! — напыщенно повторял раз за разом ее муж Калмыков, не представлявший, что говорит это кровной драконице.