Когда черная кровь залила ей лицо, она поняла, что лишила жизни живое существо. Эта мысль, это новое чувство скрутило все ее внутренности. Она поняла, что самая большая власть на свете — власть над чьей-то жизнью. Ни корона, ни трон не имели такой же силы, как кинжал у горла. И она это сделала с врагом, она отняла его жизнь. Судорожно сдерживая рыдания, девочка различила по лестнице топот ног, но, увы, это были не драконы, а еще две морские твари. Даже не вспомнив об оружии, Ярослава побежала в свою комнату, с силой захлопнула дверь, пытаясь справиться с дрожащими руками, но с другой стороны ее толкнули так сильно, что ребенок отлетел на несколько метров вперед. Дверь с силой ударилась о стену, и жалобно заскрипела.
Твари неумолимо приближались на своих длинных конечностях; на их мордах блестела кровь. Нависнув над девочкой, тварь изо всех сил полоснула когтями по нежному лицу, оставляя глубокие борозды. Ярослава вскричала, но тварь полосовала ее снова и снова, вспарывая тонкую шею, грудь, ноги, плечи. Поскальзываясь на собственной крови, она пыталась уползти от мучителей, а твари играли с ней, давай уйти, и снова истязая. Протяженный вопль разнесся по замку, но пытка длилась и длилась, и ребенок был бы рад умереть, как твари резко оставили ее, переключившись на нового врага.
— Бро-брн-сла, — слабо прошептала девочка, смутно видя, как высокая девушка в одних штанах, без плаща, с замотанной бинтами грудью сражалась с тварями.
Одно ее крыло было вырвано с корнем, другое — представляло собой изломанную культяпку, которую, однако, Бронислава умно использовала, пропоров глаза одной из тварей торчащими костями. Добив раненого врага, она с яростью принялась за второго, начисто снеся ему голову боевой плетью.
— Сестра!
Она кинулась к Ярославе, поднимая ребенка на ноги, и крепко обнимая.
— Сейчас я уведу тебя. У нас есть один целитель, он поможет.
Многоголосый вой разнесся по коридору, врываясь в разгромленную комнату. Ярослава еще прижималась дрожащим тельцем к сестре, но старшая прекрасно понимала, что времени не осталось. Им не убежать, с ее крыльями и не улететь. Она ослабла, и даже на одной чисто ярости не сможет победить тех, кто спешил сюда разорвать их. Времени не осталось.
— Ярослава, — она отстранилась, и припала на колено. — Скажи мне, ты уже трансформировалась?
— Нет, — в глазах ребенка отразилось замешательство. — Я еще слишком маленькая, отец сказал, что накажет.
— Будто тебя это останавливало! Отца здесь нет, я не буду ругаться.
— Нет.
— Ярослава! Мне нужна правда! Ты трансформировалась?
— Нет.
— Ты трансформировалась? — закричала, раздраженно встряхнув сестру за плечи.
— Нет! Я же сказала! Я пыталась, но резерв не откликнулся.
— Хорошо, тогда придется это делать прямо сейчас.
Девушка поднялась, схватила сестру под локоть, и потащила на веранду.
— Стой, не надо! Я не умею летать! — ребенок упирался, расширенными от страха глазами глядя на приближающийся край.
Сколько всего нужно было сказать! Ее долг как старшей сестры был в том, чтобы всегда быть рядом, наблюдать взросление, защищать, хранить тайны, быть другом, помощником, наперсницей, матерью. Но твари были уже совсем близко. Время вышло.
— Лети, — сказала она, пытаясь вложить во взгляд всю свою любовь и не прожитые годы, — или умри.
Ухватив Ярославу покрепче, прилагая последние оставшиеся силы, она выкинула сестру с веранды, глядя только на нее, в расширенные от ужаса глаза светло-серого цвета. В следующую секунду морские твари, ворвавшиеся в комнату, разом набросились на девушку, разрывая ее на части.
Ярослава закричала так сильно, что ее перепонки не выдержали крика. Тело взорвалось болью, каждая частица тела ожила, открывая ей собственную силу, и в воздухе замерла изящная драконица. Выброс силы, произошедший при первой, такой преждевременной трансформации, мельчайшими каплями, смертельно заостренными, прошил насквозь каждую морскую тварь в радиусе досягаемости, оставил выбоины в камне замка. Драконье зрение, появившееся без должной подготовки, заметило месиво, оставшееся от сестры, и силы покинули Ярославу.
Она падала, пытаясь работать крыльями, но еще не умея. Кое-как спланировав на несколько метров, она всеми фибрами пожелала принять частичную форму, и резерв послушался.
Так она и упала в руки своего брата Ярогнева: израненная девочка с черными дрожащими крыльями.
Я гладил ее лицо, повторяя движения того, кто когда-то полосовал ее когтями. Целители превосходно поработали над ней, не осталось ни намека на шрамы, но девушка и сама не представляла, как глубоко была изранена. Эти отметины не видны глазу, они внутри, высечены в памяти.