– При таких травмах память серьезно страдает, – говорил врач Пятничной Мамаше. – Возможно, у нее вовсе не осталось давних воспоминаний.
Пятничная Мамаша выглядела печальнее, чем мать на деревянной доске с картинками, которую Китти здесь выдали, чтобы видеть, на что она указывает здоровой рукой, и таким образом с ней общаться. (Ха! Скорее угадывать, что она пытается сказать, причем все время ошибаться!)
Развивающие занятия призваны помогать: Китти притворялась, что заново учит алфавит, хотя прекрасно его знала. Но было даже весело наделять буквы новым смыслом: «П» – память, которую она «потеряла», не иначе, в пьяном угаре.
– Поглядите в гардеробе, – иногда шутила Китти. – Может, память там?
Но никто не смеялся, потому что ее не понимали.
«Н» – несчастный случай, который с ней произошел.
– Какой конкретно несчастный случай? – допытывалась она у персонала.
Но никто ей не отвечал.
– Бедняжка Китти, – говорили все, – она может только лепетать!
Знали бы они, что творится у нее в голове!
«Д» – Джеймс, ее фамилия. По крайней мере, такая табличка висит на двери ее палаты рядом со списком таблеток, которые Китти необходимо давать каждый день. «Л» – лобные доли, о которых Китти узнала из беседы Пятничной Мамаши с врачом. Это отделы мозга, отвечающие за координацию, перепады настроения и много за что еще.
Наверное, к этому «многому» относится и невозможность вытолкнуть слова изо рта. У нее нет дефектов речи, объяснял врач Пятничной Мамаше, будто Китти не было рядом; ее мозг просто не желает транслировать мысли в слова.
– После некоторых травм мозга пациенты начинают ругаться, даже если раньше не позволяли себе непристойностей. Так как Китти молчит, нам сложно понять, что происходит у нее в голове.
– Уберите от меня свои иглы!
Медсестры начали поправлять одеяла в инвалидном кресле, клохтая, как целая стая наседок.
– Некоторые из нас, – хотела закричать Китти, – раньше были ничем не хуже вас!
Не все, конечно. Дункан в круглых очках таким родился – родовая гипоксия. С грехом пополам он выучился говорить, но на всю жизнь остался «психически нестабильным». Больничные записи «пропали». Обычная история, каких много. А вот с ней, Китти, случилось действительно нечто важное.
– Готова к ланчу, Китти? – спросила, наклонившись к ней, девица. У нее была прямая светлая челка, которая покачивалась в такт словам.
– Конечно, готова, корова безмозглая!
– Готова держать пари, что да!
Ха! Понимай эта девица ее речь, не радовалась бы с таким показным энтузиазмом и не хлопала бы в ладоши, будто Китти выдала что-то умное.
– Куда ты указываешь на своей доске с картинками? На корову? Мило. Одно из твоих любимых животных?
– У нее особая привязанность к коровам, – прочирикала одна из медсестер. – Иногда мне кажется, что она пытается нам что-то сказать, но все ограничивается детским лепетом.
Побывали бы вы на ее месте! Тогда бы поняли! Ох, им бы не понравились безобразные высокие ботинки на шнуровке, которые ей надевают! Где-то в глубине памяти застряло воспоминание о красных туфельках на высоких каблуках – таких высоких, что она не удержалась на них и упала…
– Что еще тебе нравится на доске, Китти?
Волосы! Вот что ей понравилось бы. Светлые волосы, а не ее темные кудряшки.
– Ай! Китти, ты делаешь мне больно!
– Дай помогу. У нее сильная хватка… Отпусти челку бедняжки Барбары!
Китти чувствовала, как пальцы ее здоровой руки разгибают один за другим. Такова особенность ее многострадального мозга: то он счастлив, а через минуту печален, то ему плохо, то хорошо. Может, и не надо было хватать медсестру за челку. Она же молоденькая, из приготовительного колледжа. Хочет стать социальным работником, поэтому «волонтерит здесь раз в неделю» – вроде бы Китти слышала такой разговор между ней и Очень Тощей Медсестрой.
Волонтерство, подумать только! Она бы не возражала заниматься чем-то подобным, если когда-нибудь поправится… «Ага, мечтай, – сердито подумала Китти, – смотри сзади не поправься!
Как она любила свои сны! Во сне она могла бегать, кататься на велосипеде, завязывать эти чертовы шнурки, гонять чаек, которые вечно обгаживают здешние окна («На счастье!» – всякий раз заявляла одна из самых несносных медсестер). Иногда во снах Китти даже пела – правда, таких снов ей не снилось уже довольно давно.
– Ты не корова, – залепетала Китти, указывая на картинку и качая головой. Только вот голова ходила вверх-вниз вместо того, чтобы мотаться из стороны в сторону. В попытке извиниться она улыбнулась девице с челкой своей лучшей, широченной сентиментальной улыбкой. Этому она научилась у Доны (лучше улыбок Дона разве что мочилась где попало). Как бы Дона ни косячила – а Бог свидетель, это случалось постоянно, – на ее лице всегда цвела глупая улыбка.