— Нет, — ответил он.
— Тогда кто же это?
— Семья Ривз.
— Кто они?
— Неизвестно.
— Откуда же вы знаете их фамилию?
— Она написана карандашом на обороте. Снимок сделан в 1885 году.
— А как она у вас оказалась?
— Она мне понравилась. Эти люди серьезно относились к своим семейным портретам.
— Да, тогда они не говорили «сыр».
— Большинство пытались показать, какие они серьезные, надежные и честные. А это невозможно сделать, если улыбаешься. — Найджел забрал у нее фотографию. — Мне интересно, что с ними со всеми стало. Особенно с младшей девочкой, у нее грустное лицо. Ей три или четыре года, а выглядит так, будто уже боится жизни. Да… иной мир.
— Вы, наверное, мало о них знаете, если не можете проследить их историю?
— Неизвестно, где они жили, иначе я бы попробовал. Без этих сведений бессмысленно начинать поиски.
Найджел поставил снимок на место, заметив толстый слой пыли, лежавший повсюду в его квартире.
— А как она к вам попала? — спросила Дженкинс.
— Выпала из книги, которую я купил. Я вставил ее в рамку.
— А это? — Хизер взяла фотографию футбольной команды. Все мужчины носили усы; их полосатые футболки шерстяные и тяжелые, а шорты доходили до колен. Вратарь, стоявший в первом ряду, был невероятно полным и так крепко держал мяч, точно тот только что вылетел из пушки.
— Это «Шеффилд юнайтед» в 1905 году, — сказал Найджел.
— Вы за них болеете?
— Нет, ненавижу футбол. Мне просто понравилось, что вратарь толстый. Его звали Толстяк Фаулкс. Вы можете представить, чтобы в современном футболе был такой вратарь?
— Ему бы пришлось потрудиться, чтобы протиснуться в раздевалку.
Хизер продолжала рассматривать его квартиру, пока он искал книгу.
Найджел радовался, что ему есть чем заняться. Это помогало отвлечься от психологической травмы, полученной прошлой ночью. Он понимал, что со временем усталость возьмет свое, но в тот момент адреналин и шок обострили его чувства.
— Я заварю чай, — произнесла Хизер. Она махнула рукой в сторону кухни, примыкавшей к гостиной.
— Извините за беспорядок, — проговорил Найджел, пытаясь вспомнить, когда в последний раз там убирался.
— Я — детектив по расследованию убийств, — улыбнулась Хизер, выглядывая за дверь. — Я привыкла бывать на местах побоища. — Она подмигнула ему и скрылась из виду.
Найджел улыбнулся:
— Чайник на полке. Только, боюсь, он не электрический. Чай в металлической банке рядом с плитой. Заварной чайник тоже где-то. И я не помню, куда положил ситечко.
Хизер высунула голову из-за двери:
— А где чехол для чайника?
— У меня его нет.
— Я пошутила.
— А…
— Я плохо завариваю листовой чай, — призналась она.
— Я думал, вы с севера.
— Может, это странно звучит, но на севере тоже есть чайные пакетики. И электричество.
Найджел улыбнулся, сообразив, что его опять дразнят. Ему это даже понравилось. Хизер вернулась в кухню.
— Коробка с чаем где-то в буфете! — крикнул он.
— Добро пожаловать в двадцать первый век!
Найджел вернулся к своим поискам. Наконец он нашел нужную книгу. Она затаилась в нише под трехтомником об административном делении земель. Найджел давно хотел почитать ее, но всякий раз, едва он брал эту книгу в руки, она теряла для него привлекательность.
Это была одна из самых новых книг в его библиотеке, справочник имен. Он нашел имя Элеонора и осознал, что его подозрения подтвердились. Найджел выписал все сокращения от этого имени — Элли, Нелл, Нелла, Нелли, а также варианты произношения, чтобы передать их Фостеру.
Хизер появилась с двумя чашками чаю.
— А вы не хотите нарисовать генеалогическое древо содержимого вашей мойки? — весело воскликнула она. — В ней хранятся такие древности!
Она прекратила поиски свободного места, куда можно было бы поставить чашки. Найджел смахнул на пол стопку книг и журналов со стола, стоявшего посередине комнаты. Хизер села на диван и отхлебнула обжигающий чай.
— Я выписал варианты имени Элеонора, — произнес Найджел. — Я был прав, оно означает «Свет и сияние».
Хизер взяла у него листок бумаги, посмотрела на него и убрала в карман куртки.