– Выслушайте меня! Прошу! Знаю, это прозвучит странно, но вы должны мне поверить. Вам угрожает опасность, вы срочно должны…
Лорд Саймон перевел взгляд с моего лица на что-то за моей спиной, а затем резким движением оттолкнул меня в сторону. Я споткнулась о ступени и чуть не упала, а подняв голову, увидела, как грудь аклевца пронзает стрела, выпущенная из противоположного конца зала. Стрелял тот самый юноша, который пролил мне на платье вино. Его лицо искажали ярость и отвращение.
Опустив лук, он прокричал:
– Смерть ведьмам и колдунам! Смерть поборникам темных…
Его боевой клич оборвался на полуслове, и в ту же секунду из его живота показалось блестящее острие.
Вытащив меч из тела юноши, Келлан направился ко мне, а я в ужасе повернулась к истекающему кровью человеку на помосте. Матушка прижала Конрада к себе и закрыла ему ладонью глаза.
Я подползла к лорду Саймону, но Онэль уже склонилась над ним, изучая рану.
– Похоже, сердце не задето.
– Тут уже без разницы, – сказал Келлан, вытаскивая стрелу и прижимая к ране платок. – Наконечник смазан ядом кровоцвета. – Келлан отшвырнул стрелу в сторону. – Он не жилец.
– Не говори так, – сказала я, сжимая плечо Келлана. Лорд Саймон не заслуживал такой смерти. – Неужели ничего нельзя сделать? – молила я Онэль.
– Можно было бы, я бы сделала, – ответила она.
– Это все я виновата. – Понимание отрезвило меня. Если бы я не заглянула в будущее, то не стала бы возвращаться на пир, и пророчество никогда бы не исполнилось. – Его ранили из-за меня.
Если Саймон Сильвис умрет, некому будет учить меня использовать ту странную силу, которая бежит по моим венам. Трибунал и дальше будет казнить невинных, ренольтцы продолжат скрывать страх за маской ненависти, и еще одна жизнь будет потеряна из-за моей очередной чудовищной ошибки.
У меня просто не оставалось выбора: я не могла допустить его смерти.
Стиснув зубы, я вытащила из-за пояса Келлана нож и провела им по ладони. Рядом со шрамом от незаконченного обряда появился тонкий надрез, и когда из него выступила кровь, я окропила грудь аклевца тремя каплями.
– Что ты творишь? – прошипел Келлан. – Аврелия, перестань!
– Ego præcipio tibi ut… ох… исцелиться… – Я лихорадочно подбирала слова. – Curaret! Я приказываю тебе исцелиться!
– Я вижу, что ты задумала, – сказала Онэль. – Ничего не выйдет! Остановись, дитя, на нас смотрят!
Я подняла голову и увидела, что гости вытаращились на меня во все глаза. Но мне было не до них. Из горла лорда Саймона вырывались хрипы, его дыхание замедлилось, глаза остекленели и закатились.
Онэль была права: магия крови тут не поможет. Я чувствовала ее сопротивление. Она не годилась для лечения, это еще лорд Саймон говорил.
Запустив руку в складки платья, перепачканного вином с кровью, я вынула флакон и вскрыла сургуч.
– Где ты его взяла? – ахнула Онэль. – Аврелия, нет…
Но я уже вылила содержимое флакона – и лепесток, и воду – в рот умирающего.
– Что ты наделала? – прошептала она.
7
– Он поправится?
– Да, – сказала Онэль, расхаживая взад-вперед по матушкиным покоям, где на софе без чувств лежал лорд Саймон. – Поправится.
– Пожалуйста, не сердись, – сказала я, хотя прекрасно знала, что провинилась.
– Не сердись? Нет, я не сержусь, я в бешенстве, глупая, глупая девчонка!
– Но я спасла его!
– Ты вломилась в мою кладовую, украла самое ценное…
Матушка уложила Конрада спать в соседней комнате и теперь сидела у камина.
– Лепесток предназначался тебе, Аврелия, – сказала она. – Ты получила бы его перед отъездом. А теперь… его больше нет.
– Простите… – Я отчаянно пыталась подобрать слова. – Может быть, лепесток можно купить? Знаю, они редкие, но один раз Онэль их уже раздобыла… – Я не договорила. Сама мысль о том, чтобы заглянуть на рынок и прикупить кровоцвета, была нелепа.
Я совершила ошибку. Чудовищную ошибку.
– «Простите», говоришь? – взвизгнула Онэль. – Знаешь, как мне достались те лепестки? Однажды ночью мою сестру похитили, забрали прямо из дома, а наутро мы нашли в лесу ее труп. Я потеряла сестру, но получила цветок. Кем ты готова пожертвовать, чтобы вырастить еще один?
Не желая в полной мере признавать свою глупость, я решила сердиться не на себя, а на Онэль.
– Но ты сама потратила один лепесток впустую. Ты знала, что они не могут воскрешать из мертвых, и все же, когда отец…
– Дуреха! Как ты смеешь сравнивать наши поступки? Я заботилась о твоем отце с рождения и любила его всем сердцем, как родного сына. Можно было даже не пытаться его оживить, потому что, когда его доставили в замок, он был мертв уже несколько дней. Но я все равно попробовала. Не могла поступить иначе. Потому что любила его. Да, тот лепесток уже не вернуть, но мне начхать! Ты же… выкрала мой последний лепесток и тут же его растратила! Хорошо ли ты знаешь этого человека? Да он тебе едва знаком!