На другой день перед строем сержант другой роты, некто Альен, по профессии бочар, упрекнул одного из нарушителей в том, что накануне он явился вооруженный вилами. Тот возразил, что это ему разрешил мэр; Альен не поверил и предложил католику пойти вместе к мэру и спросить. Оба солдата национальной гвардии немедля отправились к г-ну Маргериту. Тот объявил, что не давал разрешения, и отправил правонарушителя в тюрьму. Однако через час он велел его выпустить[12].
Тот бросился к своим товарищам, которые решили, что в его лице оскорблены они все, и вознамерились нынче же отомстить. И впрямь, в одиннадцать часов вечера они явились к бочару, таща с собой виселицу и намыленные веревки. Но хоть они и старались орудовать потише, однако дверь оказалась заперта изнутри и им пришлось ее высадить, так что Альен услыхал шум, выглянул в окно и, видя большое скопление народа, догадался, что на его жизнь готовится покушение; он выпрыгнул из окошка, выходившего во двор, и спасся бегством через заднюю калитку. Тогда сборище, не достигшее цели, выместило досаду на протестантах, проходивших мимо. Они весьма грубо обошлись с г.г. Пурше, Ларнаком и Рибом, которые на свою беду подвернулись им под руку. Г-н Пурше даже получил три удара ножом.
22 апреля 1790 года роялисты, то есть католики, выставили напоказ белую кокарду, хотя она уже перестала быть национальным символом; а в субботу 1 мая легионеры, посадившие майское дерево перед воротами мэра, получили приглашение к нему на завтрак. Второго числа на протяжении всего дня легионеры, стоявшие на страже у мэрии, то и дело принимались кричать: «Да здравствует король! Да здравствует крест! Долой черные шеи (так обзывали реформаторов)! Да здравствует белая кокарда! Не бросим ее, пока не окрасим протестантской кровью».
Однако 5 мая они отказались от белой кокарды, заменив ее алым помпоном, который на их жаргоне именовался «красной кисточкой». Отныне уже не белая кокарда, а красная кисточка сделалась символом объединения католиков.
Что ни день, вспыхивали потасовки, затевались новые провокации; один за другим появлялись пасквили, сочинявшиеся в монастыре капуцинов и распространявшиеся при посредстве брата Модеста, отца Александра и отца Сатюрнена. С каждым днем собирались все более многочисленные толпы, которые в конце концов стали настолько огромны, что муниципалитет приказал драгунам нимской милиции разгонять их. Сборища большей частью состояли из земледельцев, которых называли цибульниками, от слова цибуля — лук, и красные кисточки, которые они носили, даже когда были не в мундирах, свидетельствовали о том, что все они католики. А драгуны все были протестанты.
Однако эти последние вкладывали столько кротости в свои увещевания, что, хотя обе враждебные партии сходились, так сказать, лицом к лицу и с оружием в руках, некоторое время драгунам удавалось рассеивать толпу, избегая кровопролития. Но цибульникам нужно было другое, и они решили и впредь оскорблять драгун и высмеивать их бдительность. И вот однажды утром они собираются огромной толпой, садятся верхом на ослов и с саблями в руках принимаются в свой черед объезжать город дозором. Тем временем простонародье, среди которого преобладают католики, а главное, земледельцы, участвующие в описанных нами маскарадах, принимается во весь голос жаловаться на драгун: одни уверяют, что лошади драгун покалечили их детей, другие — будто они напугали их жен. Протестанты твердят, что ничего этого не было; страсти накаляются и с той, и с другой стороны; сабли уже наполовину показываются из ножен, но тут вмешиваются муниципальные советники; однако вместо того чтобы взяться за истинных зачинщиков, они решают, что отныне драгуны не будут более патрулировать город, а ограничатся охраной епископского дворца и станут выезжать только по особому требованию муниципальных советников. Католики рассчитывали, что этот унизительный приказ возмутит протестантов. Ничуть не бывало: они повиновались и, к великому разочарованию цибульников, лишили их всякой надежды на новые беспорядки. Однако католики не пали духом и изобрели новый способ вывести своих недругов из терпения.
Наступило воскресенье 13 июня; в этот день католики велели всем, кто разделял их политические и религиозные убеждения, быть наготове. Около десяти утра несколько рот, украшенных красными кисточками, под предлогом посещения мессы вооружились и с угрожающим видом проследовали через весь город. Драгуны же, напротив, небольшим отрядов мирно несли охрану епископства, не выставив даже часовых и имея в своем распоряжении только пять ружей.
В два часа в церкви якобинцев собралась толпа, состоявшая почти сплошь из легионеров с красными кисточками; прозвучало похвальное слово мэру, а затем Пьер Фроман, брат Франсуа де Фромана, того самого, что поведал нам о своей миссии, приказал доставить бочку вина и разделить его между цибульниками, а затем велел им по трое ходить по городу и разоружать всех драгун, которых встретят не на посту.
Около шести часов вечера к воротам епископства явился волонтер с красной кисточкой и, обратившись к привратнику, приказал ему подмести двор, поскольку, как он выразился, скоро придут волонтеры задать бал драгунам. Побахвалившись, он удалился, но тут же вернулся с запиской следующего содержания: «Приказ привратнику епископства под страхом смерти не впускать начиная с вечера 13 июня 1790 года ни одного драгуна, ни пешего, ни конного». Эта записка была представлена лейтенанту, который подошел к волонтеру и заметил ему, что в епископстве слушаются только приказов, исходящих из муниципалитета. Волонтер ответил дерзостью; лейтенант предложил ему убираться и пригрозил, что в случае, если он не уйдет добром, его вышвырнут вон. Тем временем красных кисточек прибавилось; привлеченные шумом драгуны также высыпали во двор. Препирательства становились все яростнее, полетели камни, зазвучали призывы к оружию; тут же на площадь перед епископством прибежали человек сорок цибульников с ружьями и саблями, бродивших по окрестным улицам. Лейтенант, видя, что при нем только двенадцать драгун, приказывает трубить сбор, чтобы призвать тех, кто находится в отлучке. Тут легионеры набрасываются на трубача, вырывают у него трубу и разламывают ее на куски. Из рядов легионеров раздаются несколько выстрелов, один из драгун стреляет в ответ, затевается перестрелка, а там и схватка. Лейтенант понимает, что это не просто драка, а подготовленный бунт; он догадывается, что дело принимает серьезный оборот, и через заднюю калитку посылает одного из драгун в муниципалитет.
Г-н де Сен-Понс, майор легиона, слышит суматоху и отворяет окно. Город кипит; со всех сторон бегут люди, крича на бегу, что в епископстве убивают драгун; он мигом выбегает из дому, собирает человек десять-двенадцать безоружных добровольцев-патриотов, бежит в ратушу, где застает двух муниципальных советников и убеждает их идти на площадь перед епископством в сопровождении первой роты, несущей охраны ратуши. Члены муниципалитета отвечают, что готовы во всем содействовать его добрым намерениям, и немедля пускаются в дорогу. По пути их обстреливают, но пули пролетают мимо. Прибыв на площадь, они обрушивают на цибульников оружейный огонь, но никто не задет. По трем улицам, ведущим к епископству, сбегаются красные кисточки. Первая рота перекрывает выходы, ведет перестрелку, оттесняет осаждающих и расчищает площадь. Убит один из солдат, но и среди цибульников есть раненые, и многие отступают.
Пока у епископства идет сражение, в других местах начинается резня.
12
Эти и дальнейшие подробности о событиях, произошедших в Ниме в 90 году, заимствованы из превосходного трактата г-на Лоза де Пеле.