— Нам ли не все едино, кому на Горе быть?
— Святополка владыка Иоанн великим князем нарек.
Меж народом глазастые и ушастые приставы шныряли, стращали:
— Эй, почто языки развязали аль в яму проситесь?
Люд на время затихал.
Тщедушный дьякон в затасканной рясе и засаленной скуфейке после корчаги вина затянул по-козлиному:
— Нет власти, еще не от Бога!
Бородатый кузнец руками, потемневшими от металла, разломил пирог, сунул кусок дьякону:
— Ешь, отче, ино развезет.
Пил и ел люд за упокой князя Владимира Святославовича и во здравие великого князя Святополка.
Ночью Борис увидел сон, будто отец провожает дружину. Он стоит на дворцовом крыльце в зеленом кафтане, ветер теребит его волосы, подзывает к себе Бориса и говорит ему с укоризной:
— Полки уже выступили, а ты, сыне, еще без брони.
Глянул на себя Борис, и на самом деле, на нем посконные порты и такая же посконная рубаха.
Устыдился он, а отец продолжает:
— Тебе, сыне, рубеж южный вверяю.
А мимо князей проходила дружина, а было воинов такое множество, что Борис удивился, как они вместились на Горе, в детинце.
Ушли гридни и ратники и ополчение, а великий князь собрался в хоромы идти, как вдруг повернулся к Борису:
— Я, сыне, в Берестово отъеду, а ты, как печенегов изгонишь, ко мне явись, с тобой жить буду.
Хотел Борис отца спросить, ужли сейчас они не вместе, но Владимир удалился, а в ушах Бориса зазвучало пение. Оно доносилось с выси. Где он слышал подобное? И вдруг вспомнил, в Царьграде, в соборе Святой Софии. Оно было красивое и неземное. Но пение оборвалось, и перед Борисом встал Блуд. Воевода хихикнул:
— Почто, княжич, из всех сыновей ты один у Владимира Святославовича в милости?
Борис руки развел. Какой ответ воеводе дать?..
Пробудился княжич, над вопросом Блуда задумался. Чует, не любит его воевода, но за что?
Весь сон вспомнился Борису. Ведь и наяву сказывал отец, что в Берестово отъедет…
И так защемило у княжича сердце, едва не заплакал.
— Господи, спаси и помилуй его, — взмолился Борис. — В грехах своих неповинен он, ибо не ведал, что творил в язычестве…
Дрожала земля, храпели кони, сотня за сотней шла дружина, готовая разом развернуться и встретить врага.
— Вернется ли орда, как мыслишь, воевода? — спросил Борис.
Не сдерживая бег коня, Блуд прокричал:
— Непредсказуем печенег, сказывал те.
— На Альте станем. А я вот об отце все думаю.
— Цепок великий князь, впервой ли ему недомогать.
Борис не стал продолжать разговор, смотрел в степь.
Она расстилалась, насколько хватало глаз. Посвежевшая после дождя, пахнувшая разнотравием. А осенью закачаются в степи ковыли, волнами перекатываются.
На зимовье откочуют печенеги в низовье Дона или Днепра и станут улусами пережидать морозы. Подгонят табунщики к становищу табуны и стада, и потянет по степи кизячным дымом…
Однако не такие мысли у княжича. Одолеваемый беспокойством, он послал гонца в Киев и теперь ждал его возвращения.
Легкий ветерок освежал лицо, сбивал жару. Кони шли рысью, и слышалось, как екает селезенка у княжеского коня.
К исходу дня дружина была у Альты. Вода в реке чистая, с голубизной. Место для стана выбрали на самом берегу, поблизости от дубравы. Гридни ставили шатры, поили лошадей, опоясали лагерь телегами и, выставив дозоры, принялись на кострах варить еду. В сумерках высоко в небо взлетали искры.
Борис заметил Георгию:
— Ты, ежели я спать буду, разбуди, в случае гонец явится…
Борис и глаз не сомкнул, как в шатер ворвался Георгий:
— Гонец, княже!
И тут же вошел гридин Лука, с лицом пыльным, усталым. Сказал глухо:
— Великий князь скончался.
Побледнел Борис, пошатнулся, а гонец ему грамоту тянет:
— Княже Борис, великим князем Святополк сел, и те он письмо шлет.
Читал Борис письмо, а по щекам слезы катились. Писал Святополк, как умер в Берестове отец и что признали его, Святополка, великим князем киевским бояре и митрополит. А еще отписал Святополк, что в княжение выделяет Борису Ростов, а пока же стоять ему на Альте на случай печенежского набега. Ино прослышат степняки, что не стало Владимира Святославовича, и разорят Русь…
Сел Борис на ложе, задумался. И не о потере великокняжеского стола скорбел, смерть отца больно ударила. И сон вспомнил. Может, в предсмертный час отец вспоминал его.
Очнулся, поднял глаза на Луку:
— Великому князю Святополку передай, исполню, что велит, а ты, Георгий, зови Блуда с сотниками.