Костя полюбопытствовал:
— А как же Виктор на это смотрит? Он с Катей на ножах был.
— Шандаловы получили квартиру и переехали из института, Виктор там редко теперь бывает. А ведь Анатолий против собственной теории поступил: помнишь, Сандрик, как он проповедовал, что жениться нужно только на молоденьких студентках?
— Зато меня он убедил, — сказал Флёнушкин и улыбнулся.
Василия Ивановича, Дядю Неворуя, избрали в члены райкома партии, а Феня Лопатина работает теперь в рай-женотделе.
— Я говорила им, что тебе предлагали пойти на агитпропработу. Они в один голос сказали: «Пусть лучше книжки пишет, мы будем по ним учиться». А знаешь, Костя, кто в Москве умер? Рейнеке-Лис.
Так еланские реалисты прозывали когда-то своего директора, который в 1915 году исключил Пересветова и его друзей из выпускного класса и донес на них в охранку.
— И знаешь, где он до последнего времени работал? Консультантом в Издательстве наглядных пособий. Паша Додонов уверяет, что это Рейнеке-Лис там забраковал твои таблицы.
— Вот как! — удивился Костя. — То-то подпись под отзывом была неразборчива!..
Вскрылась, по сведениям Лесниковой, новая противопартийная затея оппозиционеров: они собирают подписи под какой-то нелегальной «платформой 83-х». И это в момент, когда английские империалисты готовят нападение на СССР!
— Представьте себе, Степан Кувшинников в этом деле замешан. Боюсь, что он вылетит из партии.
Уже с прошлого года — когда Зиновьев и Каменев идейно капитулировали перед троцкизмом по всем главным вопросам, признав «правильной» даже критику «внутрипартийного режима» оппозицией в 1923 году, — в «оппозиционном блоке» формировались элементы «второй партии». Ленинскую Коммунистическую партию участники блока объявили «сталинской фракцией». Кроме троцкистов и зиновьевцев к блоку примкнули осколки других антиленинских групп: «децистов» (сапроновцев), «рабочей оппозиции» (Шляпников, Медведев). За рубежом оппозиционный блок опирался на ренегатские группки Корша, Маслова, Суварина. Белоэмигрантская и иностранная социал-фашистская и буржуазная печать безудержно хвалила «русскую оппозицию»…
Пообедав, опять взяли такси и поехали к площади, где был назначен митинг.
В условленном месте Пересветова, Лесникову и Флёнушкина встретил Отто и провел на длинную дощатую трибуну президиума. Отсюда было прекрасно видно, как подходили к зеленеющему свежей травой огромному плацу густые колонны рабочих и их знаменосцы. Шествие знамен под четкую барабанную дробь медленно развертывающейся живой лентой приближалось к трибуне.
— Троцкисты обвиняют нас в национальной ограниченности, — говорил спутникам Костя, — а сосчитали бы они лучше, сколько здесь знамен провозглашают Советский Союз интернациональным отечеством пролетариата!
Таких массовых шествий Германия не знала со времен Карла Либкнехта. С песнями, под звуки труб и флейт, исполнявших в унисон мотивы революционных маршей, тысячи и тысячи демонстрантов заполняли площадь. Порядок царил образцовый, истинно немецкий.
Когда последняя колонна влилась на площадь и на ней не осталось больше свободных мест, сто с лишним тысяч человек на мгновение замерли в полной тишине. И тут, единым вздохом, под открытым синим небом грянул «Интернационал»!..
С митинга Сандрик поехал домой на автобусе, а Оле хотелось пройти по городу пешком. Когда они шли вдвоем с Костей, он спросил:
— Ты простила меня?
— За что же? — Она вопросительно подняла на него глаза. — Ты меня не обманывал. А в остальном ты был над собой не волен.
— Да, но… Я переложил на тебя бо́льшую долю моих тяжестей. Не чудаки ли мы с тобой все-таки? Надо ли было так пунктуально соблюдать наш уговор и посвящать тебя в какие-то свои пустяковые переживания в Марфине?
— Если бы ты этого не сделал, — возразила Оля, — я бы сейчас не любила тебя так, как люблю! Ты думаешь, я бы сама не почувствовала, что с тобой творится, не угадала? Только еще хуже, стала бы подозревать тебя невесть в чем. Ложь — все равно что змея, заползла бы к нам, и мы стали бы уже другие. Нет, нет, Костик, ни о чем не жалей! Пускай мы какие угодно чудаки, но не лжецы. То и хорошо, что ты сразу мне все сказал. Зато теперь вернулся ко мне прежним!..
Спустя неделю встретили в торгпредстве партийцев, только что приехавших из Москвы, и от них узнали об устроенной оппозиционерами политической демонстрации на Ярославском вокзале, при проводах Смилги. Получив назначение на работу в Хабаровск, этот оппозиционер несколько недель туда не ехал, а когда собрался наконец выполнить решение ЦК, то на вокзал его провожать явились Зиновьев, Троцкий и другие. При беспартийной публике они произносили оппозиционные речи и внесли Смилгу в вагон на руках.