Костя уже раскусил манеру Флёнушкина серьезно говорить несерьезное и наоборот, так что трудно было понять, где он шутит и где нет.
— Взгляни влево, — негромко сказал Анатолий Сандрику.
Невольно и Костя покосился на дальний столик, за которым сидел худощавый мужчина с черной бородкой клинышком.
— Как! Вейнтрауб в институте? — воскликнул он. — На философском, конечно?
— Вы его знаете? Но сейчас дело в его соседке. Кстати, она ваша будущая коллега по семинару, Ниночка Крицкая, — пояснил Флёнушкин.
Пересветов сталкивался с Вейнтраубом этой весной в Еланске и сразу его узнал, хотя свежевыбритые щеки, белоснежная сорочка с крахмальным воротничком его преобразили. Выпячивая нижнюю губу, Вейнтрауб что-то важно проповедовал молодой женщине, сидевшей с ним за столом. Крицкая была миловидна, несмотря на свой заостренный розоватый носик. Ловя каждое слово собеседника, она даже перестала жевать.
Уманский нахмурился и отвернулся, а Флёнушкин сказал:
— Прощайся, Синяя Борода, со своей поклонницей. Увязла в диалектических сетях.
Пересветов засмеялся:
— Да она, я думаю, ни слова не понимает.
— На что я и рассчитываю, — осклабился Хлынов. — Видать, вы его близко знали?
— Не очень. Да вы мне лучше об институте порасскажите.
Обтерев губы после пшенного супа, Флёнушкин отвечал:
— Нам с вами повезло попасть в сию кунсткамеру. Кого только здесь нет! Живая иллюстрация всемирного закона единства противоположностей.
— Скажи — Ноева ковчега с семью парами чистых и нечистых, — уточнил Элькан.
— Начать с того, что за школьную парту усаживаются пожилые отцы семейств.
— Один из них я, — улыбнулся Костя.
— Ну, — возразил Уманский, — вы молодой, есть действительно пожилые. Парты сохранились в буквальном значении, со времен Катковского лицея, который некогда здесь размещался. При Наркомпросе их снесли, кажется, на чердак, а при нас опять в правах восстановили. Мы сюда недавно перебрались из Страстного монастыря. Обживаем, как видите, исторические здания.
Анатолий между тем, перестав есть, пытался «гипнотизировать» Крицкую.
— Преподавать в высшей школе, — говорил Флёнушкин, — собираются — и уже сейчас преподают, потому что все мы в порядке практики ведем семинары в вузах, — люди, сами высшей школы не нюхавшие.
— Положим, я год учился в Киевском политехническом институте, но из-за Февральской революции ни одного экзамена не сдал, — признался Пересветов. — Даже богословия, хотя профессор из духовной академии ставил у нас зачеты всем, кто к нему ни явится.
— Мы вот коммунистический университет кончили, — заметил Уманский, — да ведь эта революционная высшая школа в ученом мире пока что кредитом не пользуется.
— Зато Вейнтрауб! — возразил Костя. — В Швейцарии лекции слушал.
— Ему и книги в руки…
— Обернулась! — торжествовал Толя. — Ну, дурак, Сандрик! Зачем взглянул? Смутил, видишь, отвернулась опять.
Сандрик дурашливо запел:
И вдруг передразнил Вейнтрауба, упирая на свистящие согласные и всем корпусом извиваясь:
— Диалектич-чес-ский мат-териализ-зм!
Пересветов смеялся.
— Кто сюда только не просился, когда слух пошел, что собираются готовить красную профессуру, — рассказывал Уманский. — Тысячи писем посыпались со всех концов страны. Лена, моя сестра, наша секретарша, — пояснил он для Кости, — работала тогда в Наркомпросе у Луначарского, он как раз ей поручал разборку писем. Полуграмотные деревенские комсомольцы, парни лет по пятнадцати, писали: «Хочу, чтобы меня выучили на красного профессора!»
Костя поинтересовался заграничными командировками для изучения иностранных языков. Оказалось, их уже отменили. Сначала кое-кому посчастливилось съездить месяца на два в Англию, в Германию, результатов это почти не дало, а посылать на более долгие сроки при трехгодичном курсе возможности нет.
— Марксистскую теорию, — рассказывал Флёнушкин, — берутся нам прививать беспартийные профессора.
— Но я слышал, в университете Свердлова Ленин вам лекции читал?
— Да, читал, о государстве.
— И вы сами тоже Ленина слушали?
— Конечно. У нас сохранились записи его лекций.
— А как вы думаете, — чувствуя, что вопрос его наивен, не удержался все же Костя, — когда Ленин совсем поправится, совсем выздоровеет, будет он и нам лекции читать?
— Не знаю, — отвечал Флёнушкин, — может быть. На собраниях ячейки у нас члены ЦК бывают с докладами, об итогах партийного съезда например. Но все-таки Свердловка первенцем была, наш институт уже второй ребеночек.