— Нет, — сказал Забежкин, пугаясь, — я комнату, которая внаймы…
— Комнату? — спросил агроном с явной грустью, — ну, так вы после комнаты… Да вы не стесняйтесь… Третий этаж… Ученый агроном Пампушкин.
Забежкин кивнул головой и подошел к девке.
— Тетушка, — сказал Забежкин, — это чья же, например, коза будет?
— Коза-то? — спросила девка. — Коза эта из четвертого номера.
«Из четвертого номера, — охнул Забежкин, — да это не там ли, извиняюсь, комната сдается?»
— Там, — сказала девка, — только сдана комната.
— Как же так? — испугался Забежкин. — Не может того быть. Да ты что опупела, что ли? А об'явление? Как же сдана ежели я и время потратил, проезд и хлопоты.
— А не знаю, — ответила девка, — может и не сдана.
— Ну, то-то — не знаю. Дура такая. Не знаешь, так и не говори. Ты вот про кур лучше скажи — чьи куры ходят?
— Куры-то? Куры Домны Павловны.
— Это какая же Домна Павловна? Не комнату ли она сдает?
— Сдана комната, — с сердцем сказала девка, в подол собирая ножи.
— Врешь. Ей-богу, врешь. Об'явление есть. Ежели бы об'явления не было, тогда бы другое дело — я бы и не сопротивлялся. А то об'явление есть. Колом не вышибешь. Ты лучше скажи — вот индейский петух, наверное, уж не ее?
— Ее.
— Ай-я-яй, — удивился Забежкин, — так ведь она же богатая дама?
В ответ девка икнула в ладонь и ушла.
Забежкин подошел к козе и пальцем потрогал ей морду.
«Вот, — подумал Забежкин, — ежели лизнет в руку — счастье, моя коза.»
Коза понюхала руку и шершавым, тоненьким языком лизнула Забежкина.
— Ну-ну, дура, — сказал задыхаясь Забежкин, — корку, наверно, хочешь? Эх, была давеча в кармане корка, да не найду что-то. Вспомнил: с'ел я ее, вот что. Извини, пожалуйста. Ну-ну, после дам.
Забежкин в необыкновенном волнении нашел квартиру четыре и постучал в рыжую ободранную клеенку.
— Вам чего? — спросил кто-то, открывая дверь.
— Комнату, извиняюсь…
— Сдана комната, — сказал кто-то мягким басом, пытаясь закрыть дверь.
Забежкин дверь держал руками.
— Позвольте, — сказал Забежкин пугаясь, — как же так? Позвольте же войти, уважаемый товарищ. Как же так? Я время теряю, проезд, хлопоты… Ведь об'явление…
— Об'явление? Иван Кириллыч! ты что же об'явление неснял?
Тут Забежкин поднял глаза и увидел, что разговаривает он с дамой. И дама размеров огромных. И нос у ней никак не меньше, чем нос Забежкина, а корпус такой обильный, что смело можно двух Забежкиных выкроить и еще кое-что останется.
— Сударыня, уважаемая мадам, — сказал Забежкин, снимая фуражку и для чего-то приседая, — мне бы хоть чуланчик какой-нибудь отвратительный, конурку мерзкую, конуренышку.
— А вы из каких будете? — спросила Домна Павловна.
— По письменности. Из бывших коллежских регистраторов.
— Ну, что ж, — сказала Домна Павловна вздыхая, — пущай тогда. Есть комнатушка — не обидьтесь только.
Тут Домна Павловна повела Забежкина.
— Вот, — сказала она — смотрите. Прямо скажу: дрянь комната. И окно дрянь. И вид никакой, а в стену. А с хорошей комнатой запоздали, батюшка. Сдана. Военному телеграфисту сдана.
— Прекрасная комната, — воскликнул Забежкин. — Мне очень нравятся такие комнаты. Позвольте мне завтра переехать?
— Что ж, — сказала Домна Павловна, — пущай. Переезжайте.
Забежкин низенько поклонился и вышел.
Он подошел к воротам, еще раз с грустью прочел об'явление, сложил его и спрятал в карман.
— Да-с, — подумал Забежкин, — с трудом, с трудом счастье дается. Вот иные и в Америку очень просто ездят и комнаты снимают, а тут… Да еще телеграфист. Почему телеграфист? А ежели, скажем, этот телеграфист да помешает? С трудом, с трудом счастье дается.
Забежкин переехал. Было это утром. Забежкин вкатил тележку во двор и тотчас все окна в доме открылись и бабья голова с флюсом, высунувшись из окна на этот раз уж по пояс, сказала: ага. И ученый агроном Пампушкин, оставив статью «Несколько слов в защиту вредителей», подошел к окну. И сама Домна Павловна милостиво сошла вниз.
Забежкин торжественно развязывал добро.
— Подушки, — сказали зрители.
Точно: две подушки, одна розовая с пятном, другая синенькая в полоску, были отнесены наверх.
— Сапоги, — вскричали все в один голос.
И перед глазами изумленных зрителей предстали четыре пары сапог. Были эти сапоги новенькие и сияли они носками и с каждой пары бантиками свешивались шнурки.
И бабья голова с флюсом, выплюнувши слюну, сказала с уважением: ого. И Домна Павловна милостиво потерла полные свои руки. И сам ученый агроном прищурил свои ученые глаза.
— Книги, — сказал конфузясь Забежкин, вытаскивая пару запыленных книг.
— Книги?
И ученый агроном спустился вниз.
— Очень приятно познакомиться с интеллигентным человеком, — сказал агроном, с любопытством рассматривая сапоги. — Это что ж, — продолжал он, — это не по ученому ли пайку вы изволили получить сапоги эти?
— Нету, — сказал Забежкин сияя, — это, в некотором роде, частное приобретение и так сказать движимость. Иные, конечно, в бриллиантах деньги держат… Но извиняюсь, что такое брилльянты? Только что блеск да бессмысленная игра огней.
— М-м, — сказал агроном с явным сожалением, — то-то я и смотрю — что такое? — будто бы и не такие давали по ученому. Цвет, что ли, не такой.
— Катюшечка, — крикнул агроном голове с флюсом, — вынеси ка, голубчик, сапоги, что давеча по ученому пайку получили.
Сожительница агронома вынесла рыжие сапоги необыкновенных размеров. Вместе с сожительницей во двор вышли все жильцы дома. Вышла даже какая-то очень древнего вида старушка, думая, что во дворе раздают сапоги. Вышел даже военный телеграфист, задумчиво ковыряя в зубах спичкой.
— Вот, — закричал агроном, обильно брызгая в Забежкина слюной, — вот, милостивый государь, обратите ваше внимание.
Агроном пальцем стучал в подметку, подбрасывая сапоги вверх, даже бросал их на землю — они падали как поленья.
— Необыкновенные сапоги, удивительные, — орал агроном на Забежкина таким голосом, точно Забежкин вел его расстреливать, а он упирался. — Умоляю вас, взгляните только! Нате! Бросайте, бросайте об землю.
Забежкин сказал:
— Да. Очень необыкновенные. Но ежели их на камни бросать, а не на землю, то они могут не выдержать.
— Не выдержать? Эти сапоги-то не выдержат? Да чувствуете ли вы, милостивый государь, какие говорите пустяки? Знаете ли вы, что меня оскорбляет это? Не выдержат! — горько усмехнулся агроном, наседая на Забежкина.
— На камни безусловно выдержат, — с апломбом сказал вдруг телеграфист, вылезая вперед, а что касается… под тележку, если, например, и тележку накатить враз — ни почем не выдержат.
— Катите, — захрюкал агроном, бросая сапоги, — катите на мою голову.
Забежкин налег на телегу и двинул ее. Сапоги помялись и у носка лопнули.
— Лопнули! — закричал телеграфист, бросая фуражку на земь и топча ее от восторга.
— Извиняюсь, — сказал агроном Забежкину, — это нечестно и не тактично, милостивый государь. Порядочные люди прямо наезжают, а вы боком. Это подло даже боком наезжать. Нетактично и по хамски с вашей стороны. Извольте отвечать теперь полностью.
— Хорошо, — ответил Забежкин, рассматривая телеграфиста.
— Возьмите мою пару.
Телеграфист выплюнул спичку изо рта и, склонившись над сапогами, хохотал тоненько с повизгиванием, будто его щекотали под мышками.
— Красавец, — с грустью думал Забежкин. — И шея хороша, и нос нормальный, и веселиться может.
Так переехал Забежкин.
На другой день все стало ясно: телеграфист Забежкину мешал. Не Забежкину несла Домна Павловна козье молоко, не Забежкину пеклось и варилось на кухне и не для Забежкина был надет сиреневый капот. Нет. Все это варилось, и пеклось и делалось для военного телеграфиста Ивана Кирилловича.
Телеграфист лежал на койке, тренькал на гитаре и пел нахальным басом. А Домна Павловна смеялась.
— Смеется, — думал Забежкин, — смеется и наверное, наверное в ногах телеграфистовых сидит. А если смеется — значит ей, дуре, весело. А весело — значит ощущает что нибудь… Так ведь и опоздать можно.
Целый день провел Забежкин в тоске необыкновенной. На утро же пошел на службу. Работать не мог.
Какая же к чортовой матери работа, ежели, скажем, такое беспокойство! И мало того, что о телеграфисте беспокойство, а и так, вообще — хозяйство все-таки. Тоже вот домой притти нужно, там — на двор, кур проверить, узнать — мальчишки не гоняли ли, а ежели гонял кто — вздрючить того. Козе тоже корку отнести нужно… Хозяйство.