Выбрать главу

Круг. Альманах артели писателей

Книга 4

Александр Ширяевец

Палач

(ПЕСЕННЫЙ СКАЗ)
I.
День ласкался весел и лазорев, Малым, старым будоражил кровь. В этот день он по цареву слову Пять удалых отрубил голов.
Четверо то были супостаты, Кровянили все пути и Брынь; Пятый был веселый, кудреватый, Не хватался в страхе за вихры,
Не скулил, как те, на комья глины Не упал, не плакал, не просил… Вышел к плахе, словно именинник, Поклонился нищенской Руси:
— Вы простите, сирые и смерды! Не вините, — ради вас я сгиб! — Посытнее царь-отец обедай, Голову возьми — на пироги!
Оттолкнул попишку в черной рясе, Усмехнулся палачу — ему: — Ну-ка, братец, половчее хрясни! И скатился в земляную тьму.
День плескался лаской и лазорью, Девьи щеки рдели, что кумач. Веселились и луга, и взгорья, Но не весел был седой палач.
Ночью месяц заиграл на скатах, Вспыхнули кресты у покрова, А ему все снился кудреватый, Чудились последние слова.
II.
Кажет солнышко Лицо вешнее, В зарянице Купола. — «Что ты, жонушка, — Не прежняя, — Отчего не весела? — У божницы — Хороводиться — Со свечами али прок..? — Брось угодников и угодниц то, — Государев вспень медок!»
Молча жонка снеди ставила, Полнит чару до краев, Только вспыхнула черным заревом, От усмешливых тех слов.
— «Ну и ладная! Ну и баская! — Слаще пасхи-кулича! — Да почтож глядишь с опаскою — На хрыча, на палача..?»
Ой, как вздрогнула! ой, как грохнулась На дубовую скамью! Да вот крикнула, да вот охнула, Думу выдала свою…
Ах, проклятое, ах, бездольице! Что-ж угодники молчат! Ведь как молится! Только молится Не за старого хрыча Палача!
III.
     В кружале крик —      Гуляет сброд.      Гроза-старик      Запоем пьет.
     — Чего жалеть!      К чему добро!      Спускай и медь,      И серебро!
Трень-трень-трень-трень-трень! Ха-ха-ха! Топ-топ! А палач, как пень, Не расхмурит лоб.
Трень-трень-трень-трень-трень! Языком звони! — Эй, кафтан одень! — Ковшик хватани!
     Гугнявит дьяк:      — Ах, мать-растак!      Винюсь: люблю      Жену твою!
     — Что?.. Ах, ты… — Бац!      Дрожит изба.      Дьяка за дверь, —      Гугни теперь!
Трень-трень-трень-трень-трень! Языком звони! — Эй, запрячь кистень! Ворот растегни!
Кто там сказал Про кровь?.. — Вина! Да чьи ж глаза В слюде окна?
С чего знобит, Мутит мозги?.. Чей смех: Руби! — Уйди… сгинь! сгинь!
Трень-трень-трень-трень-трень! Бряк о стол, как пень. Трень-трень-трень! Ха-ха! Долго ль до греха!
IV.
Набрались вдостоль певни, Синим небо залило. Солнце кинуло молельни, В гусли загуслярило:
— Эй, вставайте, лежебоки! Выходи не мешкая! А не то слетят сороки, Заклюют усмешкою!
— За работу с песней красной, С думами сокольими, Чтобы молвить: не напрасно Жили-своеволили!
V.
Брел домой, сгибая плечи, Муж-запойник, в третий день. Не горят пред спасом свечи, Нету жонки, нет нигде.
Сапожок сафьянный брошен, Кольца, серьги на полу. Только кошка с пухлой рожей Отсыпается в углу.
— Нет! Ну ладно же! достану! Вздыблю! не уйти тебе! Венецийские стаканы Раззвенелись по избе.
Аксамиты смяты в груду. — Да куда ж бежать с тоски? Перегляды, пересуды, Чешут бабы языки.
На знакомый полушалок Харкнул, сапожищем ткнул, И опять-опять в кружало, К балалайкам и вину.
— Эй, пляши леса и горы! Нету счета серебру! И опять царева свора Кличет к делу — к топору.
VI.
     Ой, и мчатся дни-быструхи      Неугончивые,      Не успеешь оглянуться      И очухаться!      Заходили Русью слухи      Переметчивые.      Из конца в конец метнутся, —      Послухайте ка:
— Объявился-разгулялся атаман удал, Беспорточникам — утеха, богачам — беда. А еще беда спесивой знати показной, Скольких в петлю проводили с песней озорной:
     «Поболтайся-повиси,      Пузо-брюхо растряси!
     Будет боровом гулять,      Да поганить Землю-мать!»
— Ну и шалая ватага! в тыщу человек! Атаман то, значит, баба! не пымать вовек!
Даден ей зарок великий — взять царя в полон, — За дружка — на месте Лобном жисть окончил он.
Бают: видели на всполье самое, вчерась, У царя от страха шапка с плеши сорвалась.
Не с того ль холопы грабят барское добро? Не с того ли с новой плахи хлещет кровь ведром?
Не с того ли шлют заставы, да на все пути, Атамановскую славу сцапать — загасить?
     Ой, и мчатся дни-быструхи      Неугончивые,      Не успеешь оглянуться      И очухаться!      Заходили Русью слухи      Переметчивые,      Из конца в конец метнутся, —      Ой, не слухайте!
VII.
Сладко, валко московитам спится, Лишь на вышках не заснет дозор, Да не спится палачу в светлице. Не задремлет с давних пор.
— Вон про что калякают в народе! Али правда?..      Ой, не одному Быть в застенке!      Месяц колобродит В пасмурном заоблачном дыму.
Стукнул-брякнул сторож в колотушку, Гавкнул пес спросонок у ворот.
Пуховую мнет палач подушку, Шелковое одеяло рвет.
— Сгрудят бабу! право слово сгрудят! Государь-царь на расправу скор! Будет угощеньице паскуде, Вот уж встречу! навострю топор! Ненароком столько насказали О тебе, беспутница, везде! Попадись!      Да чьими же глазами Побледнелый месяц поглядел?
Вольно кудри чьи же разметались? Чьи слова шепнули тальники? Отчего забилось сердце, сжалось, Леденит железные виски?..
VIII.
Не успело солнце в руки гусли взять Расстегнуть кафтан кармазиновый, Полетела молвь по Москве гулять, Будто во́роны пасть разинули:
     — Тащут бабу-атамана      Ко приказному двору,      Ко приказному двору,      К палачеву топору!
     — Выдал бабу окаянный      Пустопляс — гугнявый дьяк!      — Ах, ты, мать-его-растак!      Пустопляс, гугнявый дьяк!
Не успело солнце щегольнуть — запеть Выйти козырем перед селами, — Вот сорвется смерть, вот нагнется смерть, Над глазами, над сокольими!
IX.
          Выходили           Бирючи —           Горлачи,           Завопили           Горлачи —           Бирючи,           Созываючи —           Скликаючи           Народ           Из всех ворот: — Будут голову смутьянную рубить! Будут славу государеву трубить!
А палач-то лют и дюж, А палач-то — ейный муж!
— Эй, вали валом! Эй, гуди гудом!
— Эй, на ус мотай! Дури не хватай!           Проходили           Бирючи —           Горлачи,           Провопили           Бирючи           До ночи!           За царевы калачи!
X.
День смутьянил, бражничал гульливо, В звоне сбруи, в храпе жеребцов. В этот день к диковинному-диву Съехались-сошлись со всех концов:
От Пыжей, с Остоженки, с Басманной, И с Таганки и от деревень, Перегрудились ордой горланной, Где топор горел, как день.
Заодно все дрогнули: — гляди-ко-сь! И утихли шопоты и гул. Индо каменный Иван Великий Золотую голову нагнул.
— Ну и ладная! Ну и баская! Своевольные уста! А повадка — атаманская, Не гнетет ни робь, ни страх!