21 ноября Толстой приехал из Севастополя в Петербург, откуда 24 ноября Некрасов писал В. П. Боткину: «…приехал Л. Н. Т., то есть Толстой и отвлек меня. Что это за милой человек, а уж какой умница! И мне приятно сказать, что, явясь прямо с железной дороги к Тургеневу, он объявил, что желает еще видеть меня. И тот день мы провели вместе и уж наговорились! Милой, энергической, благородной юноша, сокол… а может быть и орел. Он показался мне выше своих писаний, а уж и они хороши. Тебе это верно понравится. Приехал он только на месяц, но есть надежда удержать его здесь совсем. Некрасив, но приятнейшее лицо, энергическое и в то же время мягкость и благодушие глядит, как глядит. Мне очень полюбился. Читал он мне 1-ую часть своего нового романа — в необделанном еще виде. Оригинально, в глубокой степени дельно и исполнено поэзии. Обещал засесть и написать для 1-го № Современника Севастополь в Августе. Он рассказывает чудесные вещи. „Юность“ еще не окончена». (Письмо не опубликовано).
К этому пребыванию в Петербурге Толстого относятся три его записки к Некрасову (напечатаны в «Совр.» 1913, N 8).
17 мая Толстой уехал из Петербурга в Ясную Поляну, откуда 12 июня написал три письма Некрасову: от 12 и от 29 июня (напечатаны в «Совр.» 1913, N 8) и от 2 июля (напечатано в «Совр.» 1913, N 1).
1856 г. 22 июля. Петербург.
Не сердитесь, Лев Николаевичъ, что я вамъ долго не отвѣчалъ на ваше письмо. Пріѣздъ Тургенева былъ отчасти тому причиною — мы предавались болтанію на прощанье съ удвоенной яростью. Вчера мы его проводили за границу. Какую он чудесную повѣсть написал! (Фауст). Жаль только, что не кончил — и увез съ собою за границу. — Он говорит, что вещь вашего брата очень хороша, очень я этому рад. Все дѣло теперь зависит от васъ: будьте столь любезны ко мнѣ и къ Современнику — обдѣлайте ее къ 1-мъ числам Августа и вышлите, — она необходима на 9-ый № Совр., къ ней еще прибавимъ два маленькіе очерка Григоровича (больше он не успѣет написать) и книга будетъ хорошая. Дайте мнѣ знать к какой книжкѣ можно расчитывать на Юность? — Да еще вот что: что же мы будемъ печатать въ 1-мъ №? — мы общимъ голосомъ рѣшили, что надо вамъ писать для него. Подумайте об этомъ — я все боюсь чтоб, вмѣсто удвоеинаго участія в Современникѣ, всѣ вы не сло-жили руки. На послѣднія книжки 1856 года у меня есть в виду:
На № 9 — разсказ вашего брата
очерки Григоровича
На № 10 — ваша Юность
На № XI Фауст, Тург. (или на оборот: Фауст въ X, а Юность въ XI, как успѣете) и
Не сошлись характ., Островскаго
На № XII Лиръ, Дружинина и
Очерки Григоровича.
А начиная с 1-го № ровно пока ничего. Надо, надо вамъ писать.
О томъ, что въ ваших письмахъ, хотѣлъ бы поговорить на досугѣ. Но ни съ чѣмъ я не согласенъ. Особенно мнѣ досадно, что вы так браните Чернышевскаго. Нельзя, чтоб всѣ люди были созданы на нашу колодку. И коли въ человѣкѣ есть что хорошее, то во имя этого хорошаго не надо спѣшить произносить ему приговоръ за то, что въ нем дурно или кажется дурнымъ. Не надо также забывать, что он очень молод, моложе всѣхъ нас, кромѣ вас развѣ. Вам теперь хорошо в деревнѣ, и вы не понимаете, за чѣмъ злиться, вы говорите, что отношенія к дѣйствительности должны быть, здоровыми, но забываете, что здоровыя отношенія могутъ быть только къ здоровой дѣйствительности. Гнусно притворяться злымъ, но я сталъ бы на колѣни перед человѣкомъ, который лопнулъ бы от искренней злости — у нас ли мало к ней поводовъ? И когда мы начнем больше злиться, тогда будемъ лучше, — т. е. больше будемъ любить — любить не себя, а свою родину. — Напишу вам еще на днях. Объ этомъ мнѣ не скучно писать, да теперь нѣтъ времени.
Что такое вы пишете мнѣ о деньгах, то выдать, то не надо? Напишите. Я ѣду 16-го Августа. Денег у меня лишних нѣт. Но я думаю эту сумму можно будетъ дать.
Рад я об Лонгиновѣ и не сомнѣвался, что вы дойдете до истины. Избыток гордости и упрямство — вамъ временно заволокли зрѣніе. Я, кажется, Лонгинова не увижу перед отъѣздомъ, да и во всякомъ случаѣ ловко ли, чтоб я ему говорилъ? Скажите сами или поручите В. Боткину, когда поѣдете через Москву.
Будьте здоровы. Напишите мнѣ
Дата письма определяется почтовыми штемпелями 24 и 27 июля 1856 г. и содержанием (отъезд Тургенева).
Ответ на письмо Толстого от 2 июля.
Тургенев 12 июля выехал из Спасского в Петербург, откуда 21 июля уехал за границу.
В письме от 29 июня Толстой писал Некрасову, что он получил от брата Николая Николаевича Толстого (1823–1860 г.) «Записки охотничьи». «Я писал брату, — сообщает Лев Николаевич, — чтобы он разрешил мне напечатать и тогда вам к 9-му номеру будет славная вещь». Произведение Н. Н. Толстого под заглавием «Охота на Кавказе» было напечатано в январской книжке «Современника» за 1857 г. (Перепечатано в изд. Сабашниковых с предисловием М. О. Гершензона в 1922 г.).
Под удвоенным участием в «Современнике» Некрасов разумел обязательство, которое дали Григорович, Островский, Толстой и Тургенев помещать свои новые произведения исключительно в «Современнике».
Очерков Григоровича в 1856 г. в «Современнике» не появлялось.
Фауст Тургенева был напечатан в октябрьской книжке «Современника» за 1856 г.
Юность Толстого была напечатана в январской книжке «Современника» за 1857 г.
Пьеса (задуманная первоначально, как повесть) Островского «Не сошлись характерами» появилась лишь в январской книжке «Современника» за 1858 г.
Перевод Дружинина Шекспировского «Короля Лира» напечатан в декабрьской книжке «Современника» за 1856 г.
Особенно мне досадно, что вы так браните Чернышевскаго. В письме к Некрасову (от 2 июля) Толстой сильно осуждал за тон, по его мнению «возмущенный, желчной, злой», статьи Чернышевского (не подписанной) в № 6 «Современника» «Заметки о журналах». Май, 1856. «„Русская Беседа“ и ее направление». Вообще Толстой в этом письме резко характеризует Чернышевского, называя его презрительно «клоповоняющим». На это и возражает Некрасов.
Деньги, которые просил Толстой у Некрасова, нужны были на покупку бумаги для печатавшихся в это время в Петербурге двух книг Толстого «Детство и отрочество» и «Военные рассказы».
Некрасов уехал за границу, через Берлин в Вену, 11 августа.
Последний абзац письма касается вызова на дуэль в марте 1856 г. в Петербурге Толстым М. Н. Лонгинова. Дуэль была расстроена Некрасовым, бывшим косвенным виновником вызова. В письме к Некрасову (от 2 июля) Толстой раскаивался в своей горячности, просил извинения у Некрасова и заключал письмо словами: «Ежели вы будете видеться с Лонгиновым, то вы меня одолжите, объяснив ему дело и показав ему хоть то, что я вам пишу».
1856 г. 22 августа. (3 сентября). Вена.
Вѣна, 3 Сентября. 1856.
Любезный Лев Николаевичъ, Несказанно был я доволен и тронут, получивъ ваше послѣднее письмо, наканунѣ отъѣзда моего из Петербурга. Отвѣтить оттуда не успѣлъ, но оно со мной и здѣсь еще раз я его перечелъ и съ любовью думалъ о васъ. Пожалуйста не смѣшивайте во мнѣ офиціальнаго человѣка — да еще бѣднаго, да еще неумѣющаго выдерживать роли — съ мной самимъ, — тогда может быть Вы меня точно полюбите, впрочемъ для этого вамъ еще нужно меня покороче узнать. Но покуда въ одномъ не сомневаюсь, что недругами мы быть не можем и не будемъ. Что до меня, то ничто случившееся со времени нашего знакомства съ Вами не убавило во мнѣ симпатіи къ той сильной и правдивой личности, которую я угадывалъ по вашимъ произведеніямъ, еще не зная Васъ. На мои глаза въ васъ происходит та душевная ломка, которую въ свою очередь пережилъ всякій сильный человѣкъ и вы отличаетесь только — къ выгодѣ или не выгодѣ — отсутствіемъ скрытности и пугливости. Признаюсь, я лично люблю такіе характеры и для меня самого дикая крайность, самое безобразное упорство (въ данную минуту) лучше апатическаго: какъ угодно, или трусливаго: самъ не знаю. Но довольно объ этомъ. Я не шутилъ и не лгалъ, когда говорилъ когда-то, что люблю васъ, — а второе: я люблю еще въ васъ великую надежду русской литературы, для которой Вы уже много сдѣлали и для которой еще болѣе сдѣлаете, когда поймете, что въ нашемъ отечествѣ роль писателя — есть прежде всего роль учителя, и по возможности заступника за безгласных и приниженныхъ.
О себѣ покуда еще ничего не могу Вамъ сказать. Не успѣлъ оглядѣться, но теперь же скажу, что хорошо выскочить изъ своего муравейника и вдруг очутиться среди людей, которымъ до нас ровно никакого дѣла нѣтъ. Вѣна удивительно красива, великолѣпна и чиста. Адресуйте мнѣ въ Венецію poste restant впредь до моего увѣдомленія. Въ Венеціи я буду проѣздомъ, оттуда в Рим и в Неаполь, a гдѣ зимую, самъ еще не знаю. Напишу. Будьте здоровы. Пишите мнѣ. Не забывайте Современника.
Ответ на не дошедшее до нас письмо Толстого.
1857 г. 26 февраля (10 марта). Рим.
10 Марта 1857. Римъ.
Исполняю мое обѣщаніе, извѣщаю васъ, любезный Левъ Николаевичъ, что я 15 Марта ѣду въ Неаполь; дальнѣйшій мой планъ такой: въ Неаполѣ я проживу до 7 или 8 Апрѣля и къ Пасхѣ (10 Апр.) ворочусь в Римъ, гдѣ пробуду съ недѣлю, и потомъ берегомъ черезъ Флоренцію, Геную и пр. поѣду въ Парижъ; из Парижа поѣду въ Спа брать желѣзныя ванны, а оттуда въ Россію. Как вы поживаете и что думаете дѣлать? Из Россіи я получилъ извѣстіе, что Боткинъ, Григоровичъ и Дружининъ въ началѣ Апрѣля выѣзжаютъ за границу, но куда именно, не сказано. Теперь я очень жалѣю, что не остался нѣсколько дней в Парижѣ и мало пробылъ съ Вами. Но что дѣлать? Физическое мое состояніе таково, что всякое душевное безпокойство дѣлаетъ меня никуда негоднымъ я просто теряю самообладаніе. Съ молоду я боялся смерти, теперь боюсь жизни. Гадко! Разъяснилъ бы вамъ это, да противно останавливаться на этомъ. Я здѣсь нѣсколько дней провелъ недурно въ поѣздках по окрестностямъ. Погода стояла удивительная. Природа — спасибо ей — дѣйствуетъ еще на меня благодѣтельно — и тѣломъ я бодрѣе и на душѣ легче, возвращаешься домой успокоенный и кротко-пристыженный, как будто любящій человѣкъ деликатно намекаетъ тебѣ, какая ты мелкодушная тварь. Если вздумаете, напишите мнѣ въ Неаполь poste restante. Поклонитесь Тургеневу, которому не пишу: думаю, что он уѣхалъ въ Дижон.