В стоны стали погруженным
В шепоть шкива, в свист ремня
Как мне брызгнуть по Гужонам
Радость — искрой из кремня?
Надо выбить, вырвать, вызвать,
Не успевши затвердеть
Из-за лязга, из-за визга
Дрожь у тысячи сердец.
Надо вызнать кранов скрежет,
Протереть и приладнять
То, что треплет, кружит, режет
Болью будущего дня.
Ты о чем замолк, формовщик?
Выбей годы в звон листа!
О тебе теперь бормочет
Закипающая сталь…
Тугоплавкого металла
Зачерпни и пей до дна —
Пусть и этой песни алой
Влага — горлу холодна;
Если горло стало горном,
День — расплавленным глотком —
Голос — будь огнеупорным,
Рвущим легкие гудком.
Пусть же все колеса сразу
Затрепещут, зазвенят —
Сложат песню к фразе фразу,
Прокатив через меня.
1922.
С. Обрадович
Любовь
Встретились. Шуршала травами
Ткань в станке сквозь гул и мглу.
Незабудками лукавыми
Цвел электро-мотор в углу.
К рычагу склоненная усталая
Вздрогнула запыленная бровь.
Видели: в чаду затрепетала
Светлым голубем любовь.
Утром радостные вместе шли мы
От полуночных ворот;
Ласково кивал кудрями рыжими
На заре вздыхающий завод.
Только — каждый взор встречной — насмешкою,
Каждый шопот — плетью вслед:
— Глупый! Над мгновеньями не мешкай!..
На земле любви и счастья нет…
Но взревели гневом камни города,
Горечью позора и обид.
За толпой настойчивой и гордой
Стих завод, покинут и забит.
Были дни: от холода и голода
Трепетные прятали слова.
Был за каждым уходящим годом
След дымящийся кровав.
Трупы жгли в полях и трупной мглою
Заволакивалась синь.
Город глох зловещею могилою,
Тишью вымерших пустынь.
Ржавчиной сочилась по окрайнам
Скорбь заводская и тлела новь.
В схватках счет теряли дням и ранам
Берегли — винтовку и любовь.
Петр Орешин
Ржаное солнце
Буду вечно тосковать по дому.
Каждый куст мне памятен и мил.
Белый звон рассыпанных черемух
Навсегда я сердцем полюбил.
Белый цвет невырубленных яблонь
Сыплет снегом мне через плетень.
Много лет душа тряслась и зябла
И хмелела хмелем деревень.
Ты сыграй мне, память, на двухрядке,
Мы недаром бредим и идем.
Знойный ветер в хижинном порядке
Сыплет с крыш соломенным дождем.
Каждый лик суров, как на иконе.
Странник скоро выпросил ночлег.
Но в ржаном далеком перезвоне
Утром сгинет пришлый человек.
Дедов сад плывет за переулок,
Ветви ловят каждую избу.
Много снов черемуха стряхнула
На мою суровую судьбу.
Кровли изб — сугорбость пошехонца.
В этих избах, Русь, заполовей!
Не ржаное ль дедовское солнце
Поднялось над просинью полей?
Солнце — сноп, и под снопом горячим
Звон черемух, странник вдалеке,
И гармонь в веселых пальцах плачет
О простом, о темном мужике!
Вера Ильина
Дачный бунт
Нынче утром жимолость
в росной влаге вымылась,
ломится на приступ,
зеленит фасад.
Вихрем крыльев машучи,
стонет царство пташечье,
и сосняк вихрастый,
из травы выпрастываясь,
лезет хвоей в сад.
—
Знала, — спорить нечего, —
про такое пекло.
Ведь недаром с вечера
что-то сердце екало.
Чуть со старой вишнею
май сдружил перила,
я мечту давнишнюю
пташкой оперила.
Звонких песен в горле ком
затянув потуже,
взмыла в небо горлинка
собирать подружек.
Брызгами росы пылил
луч, с рекой судача. —
Только тут рассыпали
птичий звон над дачей.
—
Натворили в час такого:
за подкоп взялись улитки.
Ветер, вздыбив частоколы,
треплет ветхие калитки.