И, набредя, спохватывались: вот он,
Косою ниткой инея исшит,
Вчерашней бурей на живуху сметан,
Пустыню комнат башлыком вершит.
Валясь от гула и людьми покинут,
Ночами бредя шумом полых вод,
Держался тем балкон, что вьюги минут,
Как позапрошлый и как прошлый год.
А там от леса влево, где-то с тылу,
Шатая ночь, как воспаленный зуб,
На полустанке лампочка коптила,
И жили люди, не снимая шуб.
* * *
Забытый дом служил как бы резервом
Кружку людей, знакомых по Москве,
И, потому Бухтеевым не первым
Подумалось о нем на Рождестве.
Все затевалось Ольгой для Сережи,
Но так, что муж о нем напомнил сам.
И потому в постели с нею лежа,
Что мог сказать он по ее глазам?
Он верил ей, которую он выжег
Из сердца, как безвредной головне.
………………………………………………
Решили Новый Год встречать на лыжах,
Неся расход со всеми наравне.
* * *
Их было много, ехавших на встречу.
Опустим планы, сборы, переезд.
О личностях не может быть и речи.
На них поставим лучше тут же крест.
Знаком ли вам сумбур таких компаний,
Благоприятный бурной тайне двух?
Кругом галдят, как бубенцы в тимпане,
От сердцевины отвлекая слух.
Счесть невозможно, сколько новогодних
Встреч было ими спрыснуто в пути.
Они нуждались в фонарях и сходнях,
Чтоб на разъезде с поезда сойти.
* * *
Он сплыл, и колесом вдоль чащ ушастых
По шпалам стал ходить, и прогудел
Чугунный мост, и взвыл лесной участок,
И разрыдался весь лесной удел.
Ночные тени к кассе стали красться.
Прочистив грудь, разъезд очистил путь.
Толпой ввалились в зал второго класса
Рядить возниц и валенки обуть.
Не торговались — спьяна люди щедры,
Не многих отрезвляла тишина.
Пожар несло к лесам попутным ветром,
Бренчаньем сбруи, бульканьем вина.
Был снег волнист, окольный путь — извилист,
И каждый шаг готовил им сюрприз.
На розвальнях до колики резвились,
И женский смех, как снег, был серебрист.
«Не слышу! — Это тот, что за березой?
Но я ж не кошка, чтоб впотьмах…» Толчок,
Другой и третий, — и конец обоза
Влетает в лес, как к рыбаку в сачок.
«Особенно же я вам благодарна
За этот такт; за то, что ни с одним…»
Ухаб, другой — «Ну, как?» — А мы на парных!
«А мы кульков своих не отдадим!»
* * *
На вышке дуло, и, меняя скорость,
То замирали, то неслись часы.
Из сада к окнам стаскивали хворост
Четыре световые полосы.
Внизу смеялись. Лежа на диване,
Он под пол вниз перебирался весь,
Где праздник обгоняло одеванье.
Был третий день их пребыванья здесь.
Дверь врезалась в сугроб на поларшина
Год и на воле явно иссякал.
Рядок обледенелых порошинок
Упал куском с дверного косяка,
И обступила тьма. А ну как срежусь?
Мелькнула мысль, но, зажимая рот,
Ее сняла и опровергла свежесть
К самим перилам кравшихся широт.
В ту ночь еще ребенок годовалый
За полною неопытностью чувств,
Он содрогался. «В случае провала,
Какой я новой шуткой отшучусь?»
Закрыв глаза, он ночь как сок арбуза
Впивал, и снег, вливаясь в душу, рдел.
Роптала тьма, что год и ей в обузу.
Все порывалось за его предел.
Спустившись вниз, он разом стал в затылок
Пыланью ламп, опилок, подолов,
Лимонов, яблок, колпаков с бутылок
И снежной пыли, ползшей из углов.
Все были в сборе и гудящей бортью
Бил в переборки радости прилив
Смеялись, торт чорт знает чем испортив,
И фыркали, салат пересолив.
Рассказывать ли, как столпились, сели,
Сидят, встают, — шумят, смеются, пьют.
За Рубенсовской росписью веселья
Мы влюбимся, и тут-то нам капут.
Мы влюбимся, тогда конец работе,
И дни пойдут по гулкой мостовой
Скакать через колесные ободья
И колотиться об земь головой.