— Авось как-нибудь осилим: ты ведь тоже ничего в соборе не видел?..
— Так-то оно так, а будто все же не так! — ответил недоуменно Спиридон Емельяныч…
— Полно, брат: надо богу молиться!..
Помолились они и сели в другой угол как ни в чем вечерять, спокойно повечеряли, потом пошли вместе ко всенощной, а после всенощной Андрей Емельяныч, не заходя к себе в келью, остался в соборе стеречь неугасимый огонь…
Так оно и оказалось, как сказал Спиридон Емельяныч: все же не так!..
Принял Андрей Емельяныч игуменское благословенье и проводил с миром всю монашескую братию и богомольцев, которых как на грех было на этот раз очень немного, а то все кто-нибудь да остался, поставил подставку к лампаде и на подставку положил книгу с золотыми застежками: Жития.
Спервоначалу было все как и всегда, во всем соборе стояла тишина могильная, только один неугасимый и горел в лампаде, у которой Андрей Емельяныч торопливо развернул книгу на середине… житие мученика и страстотерпца… Впрочем, Андрей Емельяныч тут же оторвался от книги и обернулся назад и в первый раз в жизни, сам не зная отчего… немного струхнул… По всем углам и закоулам стояли черные тени, будто сами монахи давно уж из собора все вышли, а тени от их траурных риз, скуфей и клобуков остались на стенах и на полу и теперь живут своей незримой и потаенною жизнью… справляя свой полуночный чин…
Будто служат они свою теневую службу перед образами, и образа в темноте кажутся столь темными, как будто не в храме они, а в курной мужицкой избе провисели не одну сотню годов, дожидаясь пожара… Даже позолота в киотах и серебро на окладах и дорогие камни на венчике богородичного лика и те словно гарью покрылись, и блестки от них нигде не видать!..
«Страшно в церкви в двенадцатый час!.. Недаром в этот час по всей земле кричат петухи… Самое главное: нет никого, в лесу и то менее страшно!..»
Подумал так Андрей Емельяныч над книгой и не заметил того, что она раскрыта на одной и той же странице, и он ее не читает, а только смотрит на одно и то же место: мученика и страстотерпца… и буквы в этом месте шевелятся у него в глазах и складываются в какие-то тайные знаки, Андрей Емельянычу непонятные: титла похожи на большие крючки, на которые страшливые бабы в деревне от воров и чертей на ночь в избу дверь замыкают, а буковки все разбежались кто куда, как распугали их по странице, и они на буквы мало похожи, а похожи больше на каких-то жучков и букашек со слюдяными крылышками, так и трепещущими на спинках у них в призрачном свету от лампады, их и не разглядишь хорошо, а запятые и точки в глазах, как мушкара перед теплой погодой у нас на болоте!..
Так незаметно для себя самого Андрей Емельяныч неизвестно сколько времени простоял над житиями, продумав, видно, совсем о другом, и то ли заснул потом от утомленья над книгой, то ли еще от чего, потому что все же чувствовал Андрей Емельяныч, как льется ему в голову какая-то муть, и из углов темнота помахает на него широкими рукавами и кланяется черными сгустками скуфей и клобуков, — только Андрей Емельяныч хорошо в один час различил перед собой, что житии на подставке сами закрылись, и на книге с боков звонко щелкнули в гробовой тишине золотые застежки…
Вздрогнул Андрей Емельяныч и наскоро перекрестился…
В неугасимой чуть мелькал огонек на поплавке, словно собирался с него улететь, и мигал, как мигает глаз у человека перед скорою смертью, и в этом торопливом и смертном мерцаньи лампады Андрей Емельяныч хорошо различил перед собой высокую фигуру монаха, в высокой скуфье, только теперь из скуфьи еще выпирали кверху кривые рога, загнутые немного в бок, как у бодливого барана, тут же за подставкой для книги переливалась черными волнами широкая ряса, лица под скуфьей он не разглядел, может, потому, что очень уж сразу испугался, когда монаха увидел, а может и потому, что вообще такие черти есть… безликие… У таких чертей все наоборот: под мышкой нос, глаза на затылке, а уши в том месте, на котором сидят…
— Кто ты? — шепотком спросил Андрей Емельяныч…
— Соборный чорт, ваша святость!
— Аминь!.. — шепчет про себя Андрей Емельяныч…
— Не трудись-ка аминить, Андрей Емельяныч, ты умный мужик!.. пойми, что все равно не поможет!.. Мне же тебе надо сказать немного по делу… давно собирался, да… некогда было!..
— Аминь!..
— Задумали вы с братом, можно сказать, совсем дело вам мало чем подходящее…
— …Рассып-…ся!
— Понимаешь?..
— Осподи, владыка живота…
— На манер, значит, странника Варсонофия… то-есть какого там Варсонофия… в мире-то он был совсем не Варсонофий… а попросту Иван по прозвищу Недотяпа!.. хотя мужик был не хуже других…