Словом, Петька Цыган да Павел Безрукий взялись барину доставить медведицу, которую перед этим как раз собирались на рогатину взять, когда она выйдет на Гусенский овес, но на этот раз остались ни в тех и ни в сех!..
— Знато бы дело: всадить рогатину — и дело с концом! — сказал Павел Безрукий, когда все узналось…
— Да, прошерстили! — согласился Цыган и в этот день нахлестались с горя да неудачи, как еще никогда их не видали…
На медведиху к Спиридону и посмотреть не пришли!..
Конечно, дали барину знать…
Махал в тот же день прикатил… Привез его Петр Еремеич, — хотя у барина и свои лошади не плохие были, но в скоропалительных случаях он всегда ездил с Петром…
Эх, и лошади же были у Петра Еремеича!..
Бывало как пустит у тебя на глазах, так где спицы колес, где колеса кибитки, — и не гляди: не найдешь!..
Да и будто это и не колеса совсем под Петровой кибиткой, а четыре печных черта четыре черных горба подставили под кибитку да и несут ее, взметая ворохом путевую пыль на дороге, несут Петра Еремеича по полю, только звон по полю идет и в глазах у тебя все мельтешит, туда несут, куда может в самом-то деле один только Петр Еремеич и знает, а тот, кто в кибитке сидит да за бока кибитки держится, тот и знать-то этого не может и спросить на ходу не посмеет: скоро ли, дескать, Петр Еремеич, город Чагодуй будет? — потому что и нанимал хоть Петра до Чагодуя везти, а привезет он тебя в Чагодуй или нет — кому это известно!..
Тпрукнул Петр Еремеич на все Гусенки, когда подкатил к крыльцу Спиридона, и на всем скаку осадил лошадей… Из кузова выскочил барин и за ним егеря. Спиридон в это время обмывал спину соленой водой и сам к барину не вышел, а выслал сказать, что милости барина просит пожаловать в дом, где у него под печкой сидели два медвеженка и, должно быть, опять забыли про все и друг с дружкой играли… Сама медведиха в это время ходила по большому двору и обнюхивала стены и конский помет, видно совсем помирившись со своим неожиданным пленом…
Чего-чего только не предлагал барин Спиридон Емельянычу!..
Дошло, в конце концов, у них до золотых часов, вынул их барин у всех на глазах у себя из нутряного кармана поддевки и положил перед Спиридоном на стол…
Спиридон и не взглянул на часы:
— Из-за такой малости я тебе, барин, разве отдам зверя в неволю! — отодвинул их обратно барину и на механизм не поглядел, — что ж, что зверь: его тоже, как и нас же с тобой, бог сотворил в его удовольствие: отдохнет у меня немного, я опять выпущу на волю…
Барин положил часы обратно в карман и после такого упорства хотел распрощаться, встал из-за стола и только у двери вспомнил свой давнишний со Спиридон Емельянычем торг из-за мельницы: барин больно много просил, Спиридон больно мало давал, расставались они ни с чем и Спиридон всегда говорил Махалу:
— На базаре, барин, всегда двое глупых: один много просит, другой мало дает!..
— Ты, Спиридон, себе ума накинь, а мне цену… тогда и будут оба умные, — отвечал на это Бачурин и отходил от Спиридона, не подавая руки…
Вспомнил барин и крикнул, просунувши голову в дверь:
— Хочешь мельницу, Спиридон Емельяныч?..
— В двери я, барин, ни драться, ни торговаться не умею… — уклончиво ответил Спиридон, так, однако, весь и подавшись к барину всеми своими саженями в плечах…
— Ну, ладно, решай! — сказал Махал Махалыч, воротившись и подавая Спиридону маленькую ручку…
— За мельницу согласен! — тихо сказал Спиридон и хлопнул по ручке барину… — Очень даже довольны!..
— Шут с тобой, уходил ты меня до седьмого пота с этой чортовой медведихой!..
— Только вот что, барин, — всполохнулся Спиридон Емельяныч, как будто что вспомнил, — подъизбицу ты мне подыми еще на три венца, а то в подполе низко… головой будешь шаркаться о переклад…
Барин только ручкой махнул:
— Ладно: это плевое дело… давай сюда медвежат!..
— Кому малое, а кому и большое, — замысловато улыбнулся Спиридон Емельяныч, — и люди разного росту, и дела у них разные!
— Экая сквалыга ты, Спиридон…
— Я только выговорить все заранее… недоразумления лучше после не будет!..