— Вам следует простить ее, — сказал он.
Женщина подняла на него удивленные глаза.
— Кого?
— Вашу подругу. Вам будет легче. Она скучает по вас и очень переживает.
Диана ничего не сказала, встала со скамейки и, бросив журнал, пошла прочь. Но Вова заметил, как что-то дрогнуло в ее взгляде. Ребята увидели, что она достала из сумочки телефон и долго-долго очень эмоционально говорила с кем-то, называя ее Ритой.
— Как думаешь, мы помогли ей? — спросила Тая Вовку.
— Надеюсь, что они помирятся!
Еще дети увидели одного человека: сгорбленного и хмурого. Он был, словно притянут к земле какой-то ношей, и безрадостное лицо отчаявшегося человека не позволяло определить его возраст: ему можно было дать и 20 и 30 и 40 лет.
Но по пятнам краски на рукавах и пальцах и даже на левой щеке ребятам было ясно, что он имеет дело с красками.
— Но что же с ним происходит? Обычно художники люди вдохновленные, погруженные в творчество — размышляла Тая.
— У них часто случаются депрессии, — сказал Вова со знанием дела, — они сомневаются, на них накатывает, они люди эмоционально неуравновешенные.
— Откуда ты столько знаешь, доктор психиатрии? — подколола его Джейн.
— Мама у меня пишет, и она часто переживает кризисы настроения. Для творческого человека это нормально. Она даже утверждает, что у нее лучшие вещи получаются, когда ей плохо. Плата за творчество.
Вовкиной самоуверенности можно было позавидовать!
— Ну, ты базу подвел!
— Нет, тут что-то другое. Сомнение и упадок сил — это другое, — возразила Тая.
Она подошла к человеку.
— Простите!
— А! Что! Где!
Человек очнулся, словно от забытья. Он выглядел очень рассеянным.
— Мы хотим вам помочь.
— Мне?
Он произнес это "мне" с таким выражением, как будто ему сообщили, что он сейчас полетит на Марс.
— Развлекаетесь! — грустно сказал он, — нехорошо!
— Да почему вы нам не верите?! — рассердилась Тая. — Мы тут всем помогаем, разве это не нормально?
— Мне никто не может помочь, — уныло сказал художник.
— Откуда в вас столько разочарования?
— Да! — воскликнул он, — а вот если бы ты, девочка, десять лет писала картины и писала не как поделку, а вкладывая себя, душу, совершенствуя свое мастерство, а при этом все — тишина! Мне никак не удается пробиться, я не умею улаживать свои дела, так не просто устроить выставку. Я пишу не в модной нынче манере. Вот если бы я намалевал платье голого короля и повесил ценник с шестизначной цифрой и у меня были хорошие связи в галереях, то может все вышло бы по-другому.
— Покажите нам свои вещи, — попросила Тая.
— Как, прямо сейчас?
— Да!
— Хорошо, да вон же они три картины! Тут я продаю их за бесценок. А трудился над ними больше года! Как это справедливо?
— Нет, — тихо сказала Тая.
— Вот и я говорю! Чтобы пробиться, надо уметь делать фокусы, а я этого не умею.
Дети подошли к его работам, расставленным на скамейке.
На одной был морской вид. Море и берег. Море как море, берег как берег! Но что-то большее было в этом сюжете — что-то такое, что цепляло за душу. Как будто этот Берег был берегом Детства, Счастливым и Чудесным Воспоминанием, на нем лежала перевернутая лодка, на которой уже никто не уплывет в ту далекую страну, потому что лодка потрескалась и пришла в негодность. Не просто лодка, а мысль о том, что нельзя прожить жизнь заново. Это было больше, чем поделка — это было искусство.
На другой картине старик держал на руках внучку, а женщина — его дочь или невестка — подметала двор возле деревенского дома.
Рядом с дедом стояла корзина с нежно-зелеными яблоками. Черная собака улеглась прямо у ног, а ребенок играл с его длинной бородой. Эта картина была сама доброта. Ласка и чистота мира. Каждая шерстинка собаки была тщательно прописана, мягкий свет, заполнивший дворик, каким-то необъяснимым колдовством перешел на полотно. Такое совершенство — результат долгой и серьезной работы.
А вот третье полотно вызывало совсем иные чувства: три господина одетые модно и дорого стояли у роскошной машины. Это были очень преуспевающие люди. Но вот лица! На их лицах были Алчность, Злоба и Предательство! Как будто художник дал понять, какой ценой они достигли своего положения.
— Как ему удалось показать все это? — прошептал Вова.
— Теперь я понимаю, почему вас не хотят выставлять, — сказала Тая, — правду никто не любит. Знаете что! Мы гордимся вами.