– Минутку, бумаг навалом. Ах да, вот оно: «Беовулф исчез из виду. Над Вашингтоном сгущаются тучи. Отслеживание будет продолжено до установления открытого контакта. Связь через столичный департамент». Звучит внушительно, Василий. Похоже, вы вышли на крупную рыбу. Желаю удачи. Это как-то связано с вашим зондированием?
– Думаю, да. Но не надо распространяться на эту тему. Держите ВКР в неведении.
– С удовольствием. Вы хотите, чтобы мы обеспечили вам связь с Амстердамом?
– Нет, я могу это сделать сам – это проще простого. Позвоню сегодня вечером, скажем, в половине десятого. Я все успею к этому времени. Передайте привет моему приятелю из Риги. Но больше никому. И спасибо вам.
– Когда закончите свои дела, мы могли бы пообедать вместе. Очень приятно видеть вас снова в Севастополе. Хорошо, что вы вернулись.
– Возвращаться всегда приятно. Мы еще поболтаем…
Талейников повесил трубку и задумался над сообщением из Амстердама. Скофилда отозвали в Вашингтон, но обстоятельства были необычные. Беовулф Агата «попал в сильный шторм», то есть в Госдепартаменте им недовольны. Одного этого факта самого по себе было достаточно, чтобы брюссельский агент рванул за океан, – его обязательства перед Талейниковым в данном случае отступали на второй план. Открытый контакт – это временное перемирие, передышка, означающая, что некто собирается предпринять решительный шаг. И уж коли существовала пусть отдаленная, но возможность того, что легендарный Скофилд станет перебежчиком, любой риск, любая игра стоили свеч. Человек, которому удастся сдать Медведицу Агату, положит к своим ногам всю советскую разведку.
Но что касается Скофилда, его переход на сторону противника был невозможен… еще более невозможен, чем предательство Талейникова. Враг останется врагом, и так будет всегда.
Василий снова взялся за телефон. В районе порта существовала вполне безопасная телефонная линия, которую использовали греческие и иранские бизнесмены для связи со своими конторами и фирмами. Назвав пароль, можно было получить приоритет для срочной связи, и в течение нескольких часов посланная информация достигала «столичного департамента», то есть отеля на Небраска-авеню в Вашингтоне.
Он должен встретиться со Скофилдом на нейтральной территории, где-нибудь в таком месте, чтобы ни у кого из двоих не было преимуществ. И обязательно там, где есть аэропорт и действуют жесткие таможенные барьеры, например, в Западном Берлине, Тель-Авиве, где именно, не имеет значения, и расстояния не существенны. Но встретиться они обязаны, и Скофилд должен осознать необходимость этой встречи.
Шифровка, которую он отправил в Вашингтон, должна была попасть к Скофилду через агента из Брюсселя.
«Мы использовали в личных целях смерть дорогих нам людей. Я – более чем вы, но вам, конечно, об этом неизвестно. А теперь появился третий, который использует нас обоих, чтобы переложить на наши плечи ответственность за международную бойню, размеры которой нам обоим трудно вообразить. Я действую самостоятельно и вне контроля властей. Мы должны обменяться мнениями и поменять убеждения, что отвратительно, но необходимо для нас обоих. Выберите любое нейтральное место в пределах территории аэропортов для гарантии большей безопасности. Предлагаю Тель-Авив или внутренние авиалинии Германии, Западный Берлин.
Этот связной найдет, как дать мне знать.
Мое имя вам известно».
Талейников не спал почти трое суток, и когда наконец пришел сон, он был глубок и долог. Он лег, когда едва забрезжило на востоке, и проснулся час спустя после того, как солнце начало клониться к западу. Ему удалось заснуть только около четырех утра. Это было прекрасно: и ум и тело его нуждались в отдыхе, и предстоял ночной переход в нужное место в районе Севастополя. Знакомый дежурный офицер еще не заступил на смену – оставалось три часа до связи. Василий ждал именно этого человека, других вовлекать было небезопасно. Чем меньше людей будет знать, тем лучше. Разумеется, и шифровальщик теперь в курсе, но он ничего не скажет. Талейников обучил и выдрессировал его, вытащив некогда из Риги и перебросив в Севастополь, где жизнь была вольготнее.
Надо бы потратить время с толком и приятностью, думал Василий. Он перекусит, а затем можно будет заняться приготовлениями к рейсу на зафрахтованном греками судне, идущем в море и вдоль южного побережья, через Босфор, а далее в Дарданеллы. Если его и узнает кто-либо из греческих или иранских агентов ЦРУ, а то и САВАК [2], – что вполне возможно, – то он будет в полном порядке. Будучи руководителем операций, он «не обнаружил» это «окно» по личным соображениям. Однако, если скрипач Петр Рудаков через два дня после отъезда не свяжется по телефону с Севастополем, «окно» будет найдено и реакция КГБ последует мгновенно. Это будет позором: не исключено, что данным путем впоследствии захотят уйти и другие пользующиеся неприкосновенностью лица, менее способные и с менее важной информацией.
Талейников надел неприметное тесноватое пальто и поношенную шляпу. Очки в металлической оправе и сутулившиеся плечи дополняли его новый облик. Он осмотрел себя перед зеркалом и остался доволен. Конечно же, он прихватил и скрипичный футляр – ведь ни один музыкант не забудет свой инструмент в номере незнакомой гостиницы. Затем вышел и спустился по лестнице – он никогда не пользовался лифтом. Оказавшись на улице, он двинулся в район порта, уверенный в себе: он знал, куда идет и что скажет.
С моря шел туман, поглощая лучи прожекторов на пирсе. Повсюду на пристани кипела работа: шла погрузка в трюмы зафрахтованного судна. Кричали грузчики, на лапах гигантских кранов, качаясь, плыли огромные контейнеры, полные товаров, подаваемых на борт. Погрузку производила русская команда, надзирали греки. Солдаты и милиционеры кружили, прохаживались с винтовками на плече – вяло патрулировали, больше любопытства проявляя к технике, чем к каким-либо возможным нарушениям порядка. Если бы они захотели, наблюдательный Василий мог бы порассказать им, где следовало проявить бдительность. Сюрпризы таились в контейнерах, зависавших над корпусом судна: грузы паковали в расползавшиеся картонные ящики, все, что можно, торчало и вылезало, грозя вывалиться, все инструкции нарушались.
Молоденький лейтенант, дежуривший у входа на территорию погрузочных работ, изнывал от скуки, на лице его было написано раздражение.
– Что вам надо? Проход воспрещен, если нет пропуска! – Он указал на скрипичный футляр: – Что это?
– Мое орудие труда и средство пропитания. Я из севастопольского симфонического…
– Никто не поставил меня в известность о каких-либо концертах в доках.
– Как ваше имя? – как бы между прочим поинтересовался Талейников.
– Что? – не понял охранник.
Талейников выпрямился – сутулость исчезла, он стоял чуть ли не по стойке «смирно».
– Я спрашиваю, как ваша фамилия, лейтенант?
– Зачем это? – Неприязни у лейтенанта вроде поубавилось. По лицу скользнула растерянность.
– Для объявления благодарности в приказе или для взыскания.
– О чем вы, кто вы?
– Сотрудник госбезопасности из управления города Севастополя. Я на службе. Мы инспектируем порт.
Лейтенант стал вежливее – он был не дурак…
– Боюсь, меня не информировали. Я вынужден просить вас предъявить документы…
– И если бы вы этого не сделали, вы получили бы первое нарекание! – Талейников полез в карман за служебным удостоверением. – А второе может последовать, если вы заикнетесь о моем появлении здесь сегодня. Ваша фамилия?..
Лейтенант доложил по форме и полюбопытствовал:
– А что, ваши люди ожидают здесь неприятностей? – Он взглянул на пластиковую карточку и вернул ее Василию.
– Неприятностей?! – Талейников улыбнулся. Взгляд его был насмешлив, он подмигнул заговорщически: – Единственная неприятность состоит в том, что меня оторвали от приятной трапезы в компании прекрасной дамы. Похоже, начальство севастопольского управления хочет выслужиться. Вы здесь хорошо выполняете свои обязанности, и им это известно, но они не признают это.