Внизу на улице стекла бинокля нащупали нужную фигуру. Человек метнулся к телефонной будке, но на какое-то короткое мгновение толпа отжала его к краю тротуара, и он остановился там в ореоле солнечного света, отраженного стеклом телефонной кабины. Этакая высвеченная мишень. Было бы более сподручно, если бы она была очерчена, обведена кружочком. И мощная винтовка семидесятого калибра отлично сделала бы свое дело. Будь у наблюдавшего сквозь окно оружие, он нажал бы на спусковой крючок, как делал это прежде, но на сей раз он преследовал иную цель: преподать урок, и чтобы урок этот был усвоен. Такое обучение определялось самой жизнью. И тот, кто обучает, и тот, кто учится, должны понять каждый свою роль. В противном случае убийство как наказание – бессмысленно.
Мужчине, стоявшему на улице, давно перевалило за пятьдесят. Одет он был небрежно, воротник толстого пальто приподнят, мятая шляпа надвинута на глаза. Если добавить к этому растрепанную бороду и испуганный вид, можно было подумать, что за ним охотятся. А для американца, следившего в бинокль, не было ничего ужаснее и тоскливее, чем преследуемый пожилой мужчина. Ну разве что вместо него была бы пожилая женщина. Он повидал и тех и других и чаще всего вопреки собственному желанию.
Скофилд взглянул на часы.
– Давай скорей, – сказал он технику. Затем повернулся к молодому человеку, стоявшему рядом: – Вы готовы?
– Да, – ответил тот. – Этот сукин сын у меня в фокусе. В Вашингтоне были правы, и ты доказал их правоту.
– Ну, я пока не знаю, доказал ли. Однако хотел бы… Когда он войдет в кабинку, следи за его губами.
– Понял.
Техник набрал условленный номер, нажал кнопку записывающего устройства, поспешно поднялся со своего места и протянул Скофилду отводной наушник с микрофоном.
– Теперь в будке раздаются звонки, – пояснил техник.
– Я понял, – отозвался молодой человек с кинокамерой, – этот гад уставился в стекло, так как слышит звонки. Но боюсь, он не войдет в будку, не захочет… Ну, давай же…
– Он захочет, потому что он очень напуган, – сказал Скофилд. – Каждые полсекунды кажутся ему сейчас вечностью, и я не понимаю, почему он медлит… А, вот он открывает дверь. Всем приготовиться!
Скофилд продолжал внимательно смотреть в бинокль, одновременно слушая, что доносилось из наушника, а затем спокойно произнес по-русски:
– Добрый день, приятель…
Беседа заняла не более восемнадцати секунд.
– До свидания, – закончил Скофилд и добавил: – Завтра ночью. На мосту…
Он продолжал держать наушник около уха и наблюдал за испуганным человеком внизу за окном. Объект наблюдения исчез в толпе. В тот же момент остановилась кинокамера. Скофилд отложил в сторону бинокль и вернул наушники технику.
– Вам все удалось записать? – спросил он обоих помощников.
– Слышимость была отчетливой, – ответил тот, кто записывал голоса.
– Как у тебя? – обратился Скофилд к оператору.
– Я все зафиксировал. Если бы я лучше знал язык, сумел бы даже восстановить весь разговор по губам, – ответил молодой человек.
– Отлично. Они там сумеют, они понимают свой язык. – Скофилд вынул из кармана кожаную записную книжку и принялся что-то писать. – Необходимо, чтобы и пленка и фильм были доставлены в посольство. Сделайте копии с того и с другого. Немедленно. Мне нужна микрокопия, вот вам детальная инструкция.
– Сожалею, Брэй, – сказал техник, глядя на Скофилда и сматывая телефонные провода. – Но я не смогу пройти и пяти кварталов по этому городу, ты же знаешь…
– Я говорю это Гарри, – ответил Скофилд, кивнув в сторону молодого человека. Он вырвал страничку из записной книжки. – Когда уменьшенные копии будут сделаны, их надо поместить в упаковку с таким расчетом, чтобы они могли выдержать в воде около недели.
– Брэй, – молодой человек взял у шефа листок, – я разобрал почти каждое третье слово, которое ты произнес по телефону.
– Ты буквально растешь на глазах, – прервал его Скофилд, подходя к окну с биноклем. – Когда ты будешь разбирать каждое второе, мы будем ходатайствовать о твоем повышении.
– Этот человек хотел встретиться с нами сегодня, – продолжал Гарри, – а ты перенес встречу на завтра.
– Все так, – подтвердил Скофилд, продолжая наблюдать за улицей.
– Но у нас было указание встретиться с ним как можно раньше. В шифровке ясно об этом сказано. Никаких проволочек.
– Время – штука весьма относительная, не так ли? Этому пожилому господину, услышавшему наш звонок, каждая секунда казалась часом пыток. Для нас же и день может показаться часом. А в Вашингтоне, храни их господь, календарный год измеряется днем работы.
– Это не ответ, – продолжал настаивать Гарри. – Мы могли бы сделать и упаковать эти копии за сорок пять минут и назначили бы встречу на сегодня. Почему мы этого не сделали?
– Погода меняется, – ответил Скофилд.
– Погода как раз прекрасная: на небе ни облачка.
– Вот и я об этом же, – пояснил Скофилд. – В ясные ночи на набережных полно гуляющих, в ненастную погоду – наоборот. Прогноз на завтра обещает дождь.
– При чем тут погода? Нам потребуется не более десяти секунд: мы блокируем его с обеих сторон – и через мгновение его труп будет в канале.
– Вели этому шуту заткнуться, Брэй! – крикнул техник.
– Слышал, что он сказал? – Скофилд продолжал смотреть в бинокль. – Напрасно расходуешь свой пыл. Твои невыдержанные заявления означают, что мы намеренно провалили операцию, чтобы опорочить наших коллег из Центра.
Упрек достиг цели.
– Прости, – сказал Гарри. – И все же я не вижу смысла. Инструкция превыше всего. Мы должны были пойти на контакт сегодня.
– Я скажу тебе, в чем смысл, – ответил Скофилд, опуская бинокль. Он понизил голос: – Есть нечто большее, чем эти примитивные инструкции, будь они неладны. Старик был не просто напуган, он был в ужасе! Наверняка он не спит уже которую ночь. Он подошел к последней черте, и я хочу знать, что с ним.
– Могут быть тысячи причин, – продолжал упорствовать молодой человек. – Он уже стар. Неопытен. Может быть, он думает, что мы, американцы, у него на хвосте, что его возьмут. Какая разница, почему он так нервничал?
– На карту поставлена человеческая жизнь. Только и всего.
– Да ладно, Брэй! Кто бы говорил это, но только не ты. Этот гад – советский контрагент, ведет двойную игру.
– Я хочу убедиться в этом.
– А я хочу одного – выбраться отсюда, – вмешался техник, вручая Скофилду пленку и собирая оборудование. – Напомни этому шуту, что мы никогда не встречались.
– Благодарю вас, человек-инкогнито, – проговорил Скофилд, – долг за мной.
Человек из ЦРУ вышел, кивнув на прощание Брэю, но проигнорировав его молодого помощника.
– Кроме нас, здесь никого не было, – сказал Скофилд после того, как закрылась дверь. – Надеюсь, ты понимаешь это…
– Он вонючий ублюдок…
– Который небось может прослушивать сортиры Белого дома. Если он уже этим не занимается… – добавил Брэй, кинув кассету молодому человеку. – Передай наши неутешительные предписания в посольство. Пленку с фильмом вытащи, а камеру оставь здесь.
Гарри не унимался. Он поймал пленку, но не двинулся с места.
– Я ведь тоже работаю, и инструкция относилась и ко мне. И я хочу иметь ответ, если меня спросят… Ну, если что-то случится сегодня ночью или до завтрашней встречи.
– Если в Вашингтоне правы, то ничего не случится. Говорю тебе, я хочу знать наверняка, что он работает на русских.
– Чего тебе еще? Он же был уверен сейчас, что вышел на контакт со службами КГБ в Амстердаме. И ты лично это подстроил, ты доказал, что он работает на русских.
Какое-то мгновение Скофилд изучал выражение лица молодого человека, затем отвернулся и опять подошел к окну.
– Хочешь знать кое-что, Гарри? Вся твоя подготовка, все инструкции, которые ты слышал когда-либо, весь твой опыт, который ты приобрел, никогда не сработают, если ты не возьмешь за первостепенное правило то, что я тебе скажу. – Брэй поднял бинокль и навел его на какую-то точку на горизонте. – Научись думать, как противник. Не так, как тебе бы хотелось, чтобы он думал, а так, как он в действительности думает. Это нелегко, я знаю. Но ты можешь обмануться, вот что легче легкого…