— Как была его фамилия?
— Рейнольдс. Вы из полиции?
— Нет. Я консультант и занимаюсь тем, что, по нашему мнению, имеет отношение к следствию, которое мы ведем.
— Дайте-ка взглянуть на ваше удостоверение. Вручаю ему то немногое, что имею при себе,
включая коряво написанное на полицейском бланке письмо Деррика, удостоверяющее, что я консультант.
Каррузерс возвращает мне его. Он худощав, с седыми усами и седеющим ежиком на голове.
— Как его убили?
— Два выстрела. Один в голову, другой в грудь. Любой из двух мог убить его.
— Вы нашли пулевые осколки?
— А то как же.
— Где сейчас находится тело? — Деррик хочет произвести обмер ран, чтобы определить тип оружия.
Каррузерс смеется.
— Эдди Рейнольдса вчера кремировали.
О черт, черт. Я готовлюсь задать следующие вопросы, когда в комнату врывается рев летящего очень низко вертолета.
— Тогда мне понадобятся эти пулевые осколки. — Теперь ничего не докажешь. Убийца мог бы расписаться у жертвы на ляжке, а Каррузерс назвать мне его имя, но для суда это не годится. Но если пули те же, которыми стреляли в Сьюзен Бентсен…
На крышу что-то с грохотом опускается, и над нами топочут несколько пар сапог.
— Какого черта? — Каррузерс сует руку под стол, и тут гаснет свет.
Каррузерс ищет оружие, спрятанное под столом. Пока он шарит в темноте, я чувствую, как прибывает в нем адреналин. Моя аурочувствительность в темноте обостряется, и я сама не знаю, что слышу — звуки, мысли или и то и другое вместе.
<всех в расход>
<главное, женщину найти…>
Я не могу больше оставаться здесь.
— Есть тут черный ход?
— Нет, — рубит Каррузерс в кромешной тьме. Нельзя здесь оставаться. Стараюсь не отставать от Каррузерса, который движется вперед. Пальба разрывает жуткую тишину — кричит женщина, вызывая на себя еще более густой огонь. Автоматы палят повсюду, и я слышу, как пули откалывают штукатурку…
— Пригнись! — шепчет Каррузерс, открывая дверь из конторы в коридор. Я попадаю рукой во что-то теплое и липкое и думаю, что это кровь — но это всего лишь остатки трапезы давешних молодых людей.
Кто-то в дальнем конце коридора обнаруживает себя, поливая огнем один из погребальных салонов. Остальные добивают всех, кто еще шевелится в других комнатах — скоро полы будут скользкими от свежей крови. Вспышка из дула освещает одного из пришельцев — он в черном, лицо вымазано ваксой, мыслит холодно, как профессионал.
Каррузерс — молодчага. Он сбивает одного противника выстрелом из ружья и откатывается, а очереди поливают участок пола, только что покинутый нами. Через выломанную входную дверь вбегают еще люди — новые стрелки, новые мишени.
Я молчу и не могу даже выстрелить толком, потому что прячусь за Папулей. Мы в подавляющем меньшинстве, и я чую смерть совсем близко, пока Каррузерс перезаряжает ружье.
Двое, подстреленные им, поднимаются, хотя и получили в грудь полный заряд дроби. Значит, на них бронежилеты. Плохо наше дело.
— Папуля, ложись!
Лежа приходится целиться более тщательно. У меня пятнадцать пуль в обойме, а в сумке лежат две запасные. Я сосредоточиваюсь на человеческих эмоциях впереди и начинаю охоту за головами, стараясь хоть немного сравнять счет.
Есть! Попадаю в чью-то голову, откатываюсь и перемещаюсь к следующей двери. Враг, наклоняясь, приканчивает кого-то в темноте, у него пистолет. Два выстрела, потому что стрелять приходится с вывертом, — назад и вниз, падаю, пули свистят над головой. Папуля стреляет другому прямо в грудь, я приканчиваю упавшего пулей в горло. <вон они!>
Поворачиваюсь, подкатываюсь, трижды стреляю вслепую, на меня сыплется штукатурка от близких попаданий, опасность все еще в силе, лодыжка подворачивается, я жму на курок, да двигайся же, зараза! Подальше от этих вспышек.
Ко мне приближаются трое. Дробовик палит раз, другой, Папуля пригибается, чтобы перезарядить. Он попал только раз, двое стреляют, вспышка видна совсем близко, и шансы у Каррузерса хреновые.
<это она, больше некому>
Стреляю, поворачиваюсь. Стреляю, поворачиваюсь… третьего, которого подстрелил Папуля, добить нельзя, угол не позволяет. Дважды стреляю в пах, и вопль, полный боли, вознаграждает меня за выбор цели.
Приближаются еще двое. Один, похоже, вожак, он методически добивает раненых, и я не могу уловить ни одной его мысли.
Промах, Господи, как близко, в коридоре стоит дым и разит порохом, Папуля где-то сзади, молчит, может, уже убит, я одна и насчитываю пять отдельных источников мысли, трезвых и опасных, плюс вожак.
Шесть против одной. Хреновое соотношение. Должен же быть какой-то путь назад, окно хотя бы. Отползаю обратно по коридору, точно, Папуля мертв, как и два его помощника, так и не успевшие доесть свой ленч.
Я ухитряюсь закрыть дверь конторы, пока шестеро позади поливают огнем коридор — двое палят поверху, трое понизу, вожак выжидает.
<надеть очки>
Я встаю, слыша эту мысль прямо за дверью. Они пригнулись около — вот-вот ворвутся, теперь уже в инфракрасных очках, а я единственная оставшаяся мишень. Бегу к задней двери, пока они вышибают переднюю.
Опустошаю обойму в дверной проем. Палю наугад, охваченная паникой, только патроны зря теряю. В закутке Папули выкидываю обойму, ищу запасную, давай же, давай, крупнокалиберные заряды дырявят хлипкую перегородку, их по-прежнему шестеро, и они все ближе…
Щелчок, и граната катится по полу, натыкаясь на мебель. Ухожу за бисерную занавеске, спотыкаюсь обо что-то, слышится мягкое «умпф!», и взрывная волна толкает меня.
Отползаю назад. Каталка из нержавеющей стали, тяжелая, на ней, наверное, труп, огибаю ее. Вставай же! Найди это окно! Ведро какое-то, полное. С проблеском надежды я выплескиваю его содержимое на пол и поджигаю.
Есть! Вспыхивает пламя, дыму полно. Вот вам и очечки…
Обратно к занавеске. Один поливает очередями комнату, озаряя ее призрачными вспышками, ищу окно…
В комнате трое, и они перекрывают огнем все помещение. Я могу снять одного или двоих, но остальные пристрелят мня.
Спрятаться негде, а их уже четверо. Нет, пятеро.
Ощупываю рукой стену. Стекло. Прямо напротив проблеск дневного света, второе окно, занавешенное плотными шторами. Шестеро — вся шайка в сборе…
— Она там. Не горячитесь, пусть сделает первый шаг. Деться ей некуда. _
У второго окна стоит табуретка. Могу лишь надеяться, что между мною и ею больше ничего нет.
— Погодите — я ее засек!
Вот гад. Огонь отбрасывает тени. Два выстрела — да беги же ты, сука, беги!
Я натыкаюсь на что-то, и очень кстати — пули проносятся надо мной, не споткнись я, и они бы мне голову срезали с плеч. Вставай! Вставай!
Один уже прямо надо мной, поворачиваюсь, жму на спуск, он отлетает назад, слабо выдохнув воздух, и пуля обжигает мне плечо…
Вскакиваю на табуретку, отталкиваюсь и вылетаю сквозь стекло на свет, истекая кровью.
Удар о землю ошеломляет. В руке больше нет пистолета, дышу я слабо, с трудом. Шок при виде собственной крови на бурой траве — вот-вот они появятся в окне, и тогда мне конец.
<ну все, попалась, сучка, хе-хе-хе…>
Я оборачиваюсь и вижу в разбитом окне голову и дуло автомата. Кто эти люди? Почему они так стараются убить меня?
Я чувствую, как мозг отдает приказ пальцу на спуске — странное соприкосновение. Я у него голове и смотрю на себя, неподвижную мишень, награду для —
их вожака.
Видение обрывается — голова стрелка лопается, словно сраженная громом небесным, сильные руки Зака подхватывают меня под мышки и тащат к машине. Он пахнет порохом от ружейного выстрела, и я рада.
9
В каком возрасте мечты начинают тебя покидать? И что ты делаешь, когда осознаешь, что ничего не будет так, как тебе мечталось? Что касается женщин, то каждая однажды понимает, что: