Скидываю туфли и делаю рывок, состязаясь с электромотором, но у меня нет для этого энергии, нет э-нер-ги-и.
Опустошаю обойму, добежав до фигуры в черном на мостовой. Вставляю новую, машина исчезает из виду, и я оглядываюсь, чтобы оценить нанесенный мною урон.
Тело лежит так, что я вижу свое входное и выходное отверстие — пуля попала в плечо и разбила грудную кость. Рана была не смертельной, на что указывают следы пороха на груди. Когда водитель получает тяжелое ранение, от него избавляются.
Я быстро опускаюсь на колени — кавалерия вот-вот прибудет. Прикладываю руку к еще теплой шее убитого, ищу, но что-то здесь не так. В голове у него пусто, как будто его мозг умер сто лет назад. Зачем этому боевику было использовать «маску»?
< Дженни, >
громом разражается позади. Мои руки все еще сжимают шею убитого в отчаянной попытке нащупать контакт, но сзади подходит кто-то другой, рывком поднимает меня на ноги и вгоняет в голову непристойные, ни на что не похожие образы — никогда еще не испытывала такого.
Ноги меня не держат, сказывается моя спринтерская пробежка сквозь кусты. Нет никакого запаха, словно он прошел дезинфекцию, нет дикарской бороды — на лице и на голове вообще никакой растительности. Свою грязь он льет мне в мозг, одновременно поднимая меня, беспомощную, и осторожно отбирая у меня пистолет.
Фредди Барнс нашел меня и тащит туда, где сможет прикончить. На свой лад. А я слишком слаба, чтобы оказывать сопротивление.
Рива — настоящая стерва. Она высмеивает Фредди, говорит: если уж у тебя на сестру не встает, как же ты можешь удовлетворить другую женщину? Ей нравится сковывать его и лупцевать.
Нет, не в голове, Фредди. Я хочу здесь. У меня все готово. Давай… эх ты, тряпка! Давай же, Фредди, даже у такого слабака, как ты, может встать иногда…
Дом пуст, насколько я могу судить, и расположен где-то поблизости от Южного Централа. Натиск на мое сознание не прекращается. Я прикована к решетке, голая, с раскинутыми руками и ногами, а Фредди рядом, все время бормоча что-то, ласкает тело мертвой женщины. Она лежит на крышке длинного гроба, к которому прилипла свежая земля, и раздета так, что видно влагалище и одинокая капля спермы на лобке.
Он протер ее спиртом — полумесяц чистой, белой сморщенной кожи захватывает лобок и верхнюю треть ляжек. Шея вывернута под неестественным углом, открытые глаза в обрамлении слипшихся черных волос смотрят на меня… Рива Барнс жует ременный хлыст. Фредди лежит лицом вниз с рубцами на ягодицах и спине — картина столь странная, что ей недостает достоверности.
Фредди целует мертвую, изогнув шею, чтобы дотянуться до ее губ, трет себя между ног, расстегивает «молнию»…
Рива сидит на нем верхом, экстаз придает ее лицу жестокость и нежность, внимание Фредди сосредоточено на члене, который ходит вверх-вниз, чудовищный, в голубых венах.
Реальность далеко не столь впечатляюща. Он мастурбирует над покойницей, отчаянно работая пальцами, и наконец сбрасывает ее с гроба. Он открывает крышку.
Внутри лежит тело Ривы.
Фредди рыдает, ошеломленный ее видом и запахом формальдегида, его рука трогает ее между ног.
— Я любил ее! — воет он, и брызги слюны летят мне в лицо.
Я смотрю на него во все глаза, и меня вознаграждает кинематографическая реальность: Фредди, имеющий Риву в задницу.
— Я любил ее! — Он целует меня, прежде чем я успеваю сжать губы. Его лицо и голова тоже протерты спиртом. Член трется о мою голую ногу.
Он опускается на колени между моих ног, грубо тиская грудь, щупает ляжки в неуклюжей па-
родии на страсть. Мои ноги непроизвольно сокращаются, пытаясь сомкнуться вопреки оковам.
— Я еще не умерла, Фредди, — тихо говорю я.
Он останавливается.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Свою подружку ты замочил, да? Предпочитаешь холодненьких, засранец.
Он смотрит на темноволосую девушку со свернутой шеей.
— Я… Я не…
— Как же, подпустила бы она к себе такого. Просто теперь у нее выбора нет.
— Нет! Ты не понимаешь! Мой взгляд скользит вниз.
— Давай, Фредди, ты же собрался изнасиловать меня. С твоим отростком я этого, наверное, даже не почувствую. — Он бьет меня по лицу. — Вот-вот, Фредди. Как Рива делала с тобой?
Он бьет меня снова, теперь сильнее. Вкус крови во рту.
Самое время для прибытия кавалерии. <максимум полминуты еще, босс> Фредди отшатывается, пораженный присутствием Диди у меня в голове.
— Как, разве я тебе не сказала? — Я смотрю на него умильно, и туг становится слышен вой сирен. Он приближается — слышно, что машин много.
— Ты бы лучше нашла того, кто сделал это с моей сестрой! — рычит Фредди.
И уходит.
Деррик Трент первый входит в дверь и видит меня во всей красе. Обуреваемая гневом, страхом и унижением, я сосредоточиваю на нем весь свой дар, готовая разорвать его на клочки при малейшем проблеске мысли или эмоции, вызванных моей наготой. Вот она я, раскоряченная перед ним в жуткой пародии на согласие, утратившая всю свою знаменитую неприступность.
Он отворачивается, не смотрит на меня и не думает ни о чем. С тем же успехом в дверях могло бы явиться бесплотное видение.
Входит женщина-офицер, черная, плотного сложения. Меня гнетет то, что я наконец-таки влипла — оказалась в положении женщины, нуждающейся в помощи, слишком хрупкой для этого жестокого мира. Нуждающейся в том, чтобы Деррик проявил понимание.
Мне это ненавистно. Я хочу быть одна и не хочу зависеть ни от кого.
Никогда.
После, когда я уже одета, Деррик осторожно расспрашивает меня на предмет Фредди-гробокопателя.
Последние слова Фредди, просьба найти убийцу его «возлюбленной» сестры, останутся при мне. Они предполагают невиновность или отрицание вины. Может, он и ту, другую, не убивал, только трахнул. Пусть шустрый Фредди сам разбирается с законом.
Из этой переделки меня вытащила Диди. Фредди оставил меня подключенной, и она передала мой сигнал на спутник Глобальной Системы Обнаружения. Потом наложила снимок ГСО на карту города и сказала полиции, где я. А я всего лишь твердила про себя ее имя, когда пришла в сознание, — Фредди раскусил бы меня, если бы я думала о ней.
— Дженни. — Деррик произносит мое имя с нежностью, которая мне не нравится. Я киваю — продолжай, мол.
— Тебе надо выйти из этого дела, Джен.
— Почему? — спрашиваю я, как будто и так не ясно.
— Ты слишком рискуешь. И ты больна. Не надо было тебе гнаться за боевиками у дома Бентсена. Тебя могли бы убить свои, если б подъехали чуть пораньше.
— А как насчет тех двоих, кого я пристрелила? Похоже на то, что я больна? — Похоже, похоже. Чувствую я себя омерзительно.
— Я как раз собирался сказать. Думаю, мы сможем привязать их к Трейнору. При некоторой вольности в обращении с правдой мы и убийство Сьюзен Бентсен ему пришьем — а то и Риву Барнс.
— А Фредди?
— Да, это проблема, — вздыхает Деррик. — Но, может, он просто псих из чокнутой семейки.
Со сдвигом на сестре. Или это просто обходной маневр Деррика?
Остается еще «Целлюдин». И Ада.
— Я не могу просто взять и уйти. Сам знаешь, детектив. — Если дело в «Целлюдине» и если чучело правда существует, оно мне требуется прямо сейчас.
Он опешил, когда я назвала его детективом — я не делала этого, начиная с первых двадцати секунд нашего профессионального сотрудничества. Но мне хочется поставить его на место после того, что он наблюдал.