— Нет. Рива знала все с самого начала. Она была моей любовницей.
Очередная капсула движется к столу. Она открывается, на грудной клетке делается стандартный V-образный разрез…
И она участвовала во всем этом. Агрессия. Вирусные агенты. Долгожительство.
— Но ведь у кого-то должны были возникнуть подозрения.
— Так и было. Но те, у кого они возникали, становились жертвами одной из наших неудавшихся попыток. Боюсь, это делалось очень легко. Небольшая доза добавлялась, скажем, в вино, когда человек сидел в ресторане — главное туг было в упаковке. А иногда наши спонсоры нажимали на финансовые рычаги, или обещали поделиться конечным продуктом, или устраивали несчастные случаи.
— И люди, как правило, понимали, что лучше смотреть в другую сторону.
— Впрочем, очень немногие додумались, в чем дело. Опознавательный белковый слой организмов, пораженных вирусом, очень характерен. Если вы начинаете находить его в образцах тканей, полученных, скажем, из Дакара и Джерси-Сити, то вам понемногу становится ясно, что дважды два — четыре.
— Если Рива была в курсе, зачем тогда ее убили?
— А зачем убили мою жену? Чтобы поставить мне на вид. Чтобы держать меня в узде. Чтобы эти машины работали, пока мы не получим итоговый результат.
— Кто это сделал?
— Арнольд Уотерс, разумеется. Кипя от ярости, я достаю пистолет.
— А кто придумал ставить опыты на бедноте? Филип ван Меер останавливается.
— Мы ставили их не только на бедноте, хотя первоначальное намерение было именно таким. Это инфекционные агенты, мисс Шестал.
— Сколько людей умерло? Ван Меер молчит.
— СКОЛЬКО?
Ответ появляется у него в голове. Цифра достаточно велика, чтобы мой разум помутился. Чисто рефлекторно я дважды стреляю в него.
Я возвращаюсь в офис, и колеса начинают вращаться вовсю. Вызываю Диди обратно, выдаиваю из автомата двойную порцию капуччино — вопреки дрожи, головной боли и слабости в коленях.
В глубине души меня грызет то, что я не сообщила в полицию об убийстве ван Меера.
Женевьева Уилкерсон.
Мэри Фолкоп.
Рива Барнс. Идея поначалу формулируется медленно, подавляемая грудами прочих улик. Но чем больше я думаю об этом, тем яснее становиться решение. Все верно у меня на чертежной бумаге, где перехлестываются круги. Диди приходится проверить всего четыре простых факта, чтобы утвердить мои подозрения.
Ответ я получаю на рассвете. Я сузила поле вероятностей от бесконечного к конечному, к нескольким концентрическим кругам с кружком для одного в центре. Я нашла его.
Нашла мистера Икса.
На улицах Лос-Анджелеса настает жаркое, потное утро. Покидая офис, я беру с собой только кейс, содержимое которого поможет мне закрыть дело.
Пистолет я оставила у Диди.
Сажусь в такси, говорю адрес и велю ехать кружной дорогой, чтобы мистер Икс тоже успел добраться туда. Он будет ждать меня. Он непременно захочет приехать.
Такси высаживает меня у нужного дома. Я называю швейцару свое имя, он звонит, чтобы проверить, и впускает меня. Я знала, что он впустит. Дверцы лифта бесшумно открываются в длинный коридор, освещенный электричеством и солнечным светом, проникающим в единственное окно на дальнем торце. Я долго иду по мраморному полу, и каждый шаг, как пистолетный выстрел, и ужас нарастает, потому что за одной из этих дверей таится что-то — не только убийца, не только ответ.
В итоге вышло, что мистер Икс не серийный убийца — не серийный в обычном смысле. Жертвы связывала вместе самая банальная нить, но это стало очевидным, лишь когда «Целлюдин» оказался в центре круга.
Мэри Фолкоп. Женевьева Уилкерсон. Фолкоп — дочь мелкого промышленника, поставлявшего «Целлюдину» аминокислоты.
Уилкерсон встречалась с вице-президентом фирмы-субподрядчика, снабжавшей подрядчика микрососудистыми насосами для «Целлюдина».
Рива Барнс — любовница ван Меера.
Мистер Икс отчаянно нуждается в лекарстве. Достаточно отчаянно, чтобы убивать. Я понимаю его, потому что тоже отчаялась. Достаточно отчаялась, чтобы лгать.
Мои высокие каблуки стреляют на каждом шагу. Отчаяние в походке, страх в душе. Стоп. Дверь открыта. Я закрываю глаза и позволяю волне мыслей накатить на меня.
<дженни>
Насколько ты отчаялась, Дженни? Ты хочешь жить вечно?
<входи, дженни. входи>
Туда или обратно, Дженни? Туда или обратно? Ты уже не сможешь повернуть назад. Что бы ты сейчас ни узнала.
Еще шаг — через порог, на покрытый ковром пол.
Есть что-то невероятно фаталистическое во всяком побеге.
Я вхожу в квартиру, кладу свой кейс на софу. Он говорит из кухни:
— Как ты догадалась в конце концов, что это я? Хитрить мне не зачем.
— По двум первым жертвам. Я нашла связь между ними.
— Что еще?
— Ты не предохранялся во время секса с Ривой Барс перед тем, как убил ее. Значит, ты уже получил волшебную пульку ван Меера и мог не беспокоиться, об инфекции.
— Превосходно. Я понял так, что ван Меера больше нет с нами?
— Правильно понял.
Он выходит из кухни, улыбаясь.
— Это все?
— Не совсем. В ночь, когда была убита Жаклин ван Меер, один из твоих вертолетов доставил тебя по этому адресу. План полета сохранился в файлах. — Он идет ко мне, и я выпаливаю: — Потом никто не видел Арнольда Уотерса после взрыва.
— Уж этот Арнольд. Слишком въедливый для нормального.
— И ты знал, что мой пистолет разряжен, когда убил Трейнора.
Ему смешно — мне нет.
— Почему?
Он смотрит на меня и не отвечает. Но я должна знать.
— Почему я?
Ричард Уотерс качает головой, и его мысль отзывается во мне, как раскат грома:
<ты знаешь почему, дженни>
Последнее, что я вижу перед тем, как Ричард овладевает моим сознанием, — это его голограмма, машущая мне с верхнего этажа темного здания компании, за миг до того, как взрыв изувечит тело его отца до неузнаваемости.
Штормовая погода.
Сержант Боб Уайт смотрит мне в глаза на следующий день, и ветер старается сорвать одеяло с мертвого тела. «Ты ведь хорошая девочка, Дженни? — спрашивает он. — Ты ведь не имеешь к этому отношения, правда?», и когда я хочу посмотреть, он отворачивает мою голову, и мы плачем — черный полисмен с хорошо развитым воображением и белая девочка-подросток, которая не хочет помнить о плохом.
<скоро я ей устрою>
Мы с Кайлом на пляже после увеселительного центра, после странных голосов у меня в голове и зеркального зала. Мне не по себе — я слышу все, что он хочет сказать, еще до того, как он говорит это, слышу, что у него на уме.
Около набережной он опрокидывает меня на песок: «бей, детка, мне не больно», срывает с меня одежду, несмотря на мои протесты, зажимает мне рот, другой рукой стягивает с себя штаны вместе с плавками, черная ночь над головой, здесь нет виртуальной иллюзии ясной погоды, только вечный огонь над горящей скважиной, черное облако накрывает нас, и я не вижу его лица.
Но я чувствую его член, он хочет проникнуть в меня.
черт, как больно.
БОЛЬНО/ какой-то темный разряд вырывается из моей головы,
бьет ему в лицо.
Темный разряд, как гром, только без звука, сжатый донельзя.
Он бьет из моего сознания в его. Кайл мешком валится с меня, закатив глаза, больше никаких голосов, ублюдок, ничего… ничего…
И Боб Уайт назавтра:
«как ты убила его, девочка? спонтанная травма, никаких следов насилия, ничего…» — отчаянно шепчет он.
«не плачь, Дженни, не говори ничего, просто уйди, и все, ведь улик нет…»
и я вижу тело Кайла, нагое и босоногое, под покрывалом, океанский бриз колышет его волосы,
и я не могу этого вынести. Плохое загоняется вглубь и голоса в голове тоже.
<ты поступила плохо, дженни. ОЧЕНЬ ПЛОХО>
Так Ричард знал об этом? О Господи, нет. Он увидел все — и плохое, и голоса, и вину, несмотря на барьеры. Он узнал правду о темных разрядах, которые убивают, не оставляя следов…