«Флейтистка? Интересно, — вскользь подумал Матвей, — но мало ли где студенты зарабатывают на кусок хлеба».
Он открыл тубус и бегло проверил содержимое.
— Всё в порядке. Сейчас черкну вам расписку в получении, и можете быть свободны.
Через окно Матвей мельком увидел, как курьерша идёт через двор, ступая лёгкой походкой танцовщицы. У будки охранника она показала пропуск, и её светлое платье растворилось за поворотом.
Флейтистка… Ну надо же!
Он погрузился в чертежи, но через некоторое время обнаружил, что рисует в уголке ватманского листа женский профиль. Он сам себе удивился. Со времени пропажи Веры, именно пропажи, он не хотел думать о её гибели. Прошло шесть долгих одиноких лет, и ему ни разу не запала в душу ни одна женщина. Они возникали в его жизни по касательной, отскакивая от брони, как вражеские пули на германской войне. На работе он прослыл нелюдимым отшельником, который если до тридцати не женился, то уже не женится. Посторонние не могли знать, что в особенно одинокие вечера он доставал открытку с Августовским явлением и вспоминал своё письмо к Вере: «Когда наши открытки лягут рядом, я признаю, что Бог есть».
На следующий день, чувствуя себя непроходимым глупцом, он позвонил на завод и попросил срочно прислать ему чертежи парового котла последней разработки, якобы для сверки копий. В ожидании курьерши он успел несколько раз посмотреть на себя в зеркало, зачем-то переставил графин с водой на другую сторону стола, потом вернул графин обратно и спохватился, что в кабинете накурено.
«Завтра брошу. Вечером выкурю последнюю папиросу и брошу», — вяло пообещал он себе, заранее зная, что не сдержит слово. От стука в дверь он покраснел, схватил циркуль и принял озабоченный вид.
— Войдите!
— Добрый денёк! Чертежи заказывали? Примите и распишитесь. — Весёлый дедок с красным носом задорно подмигнул и погладил рукой тубус. — Доставлено в целости и сохранности. Лелеял бумаги, как невесту.
«А где флейтистка?» — едва не сорвалось у Матвея с языка, но он вовремя опомнился. Не хватало ещё выставить себя дураком. В течение пары недель он трижды заказывал чертежи, успев лицезреть разбитного паренька, унылую даму средних лет и пожилого рабочего, который сперва выспрашивал у него особенности идентификационных номеров подвижного состава, а потом обстоятельно рассуждал на тему пролетарской солидарности.
Впрочем, времени на пустые раздумья оставалось немного, потому что страна нуждалась в модернизации железной дороги и новых локомотивах, и приходилось работать не поднимая головы.
Матвей посмотрел на часы, вспомнил, что с утра не успел дома позавтракать, и пошёл в буфет на первом этаже здания заводоуправления. В тесном помещении крохотного зальчика витали запахи горелого подсолнечного масла и варёных овощей. Два ряда столов были заняты посетителями, и в буфете стоял равномерный гул голосов и стук ложек.
Он взял себе привычную глазунью с двумя кусками хлеба и жидкого чаю, цветом схожего с продуктами жизнедеятельности юного организма.
— Матвей, иди к нам! — взмахом руки позвала его красавица Ира Окулова, одна из первых женщин-инженеров, окончивших Институт путей сообщения. Ему нравился её весёлый спокойный характер и то, как упорно она умела отстаивать своё мнение.
Ира с аппетитом уплетала пшённую кашу. При виде чая она поморщилась:
— Взял бы лучше морс — сегодня клюквенный.
— Да? Я не знал.
Ира пододвинулась, освобождая ему место рядом с собой:
— У меня в воскресенье именины, приглашаю.
Матвей задержался с ответом. Уловив нерешительность, Ира пальцем прикоснулась к его руке:
— Приходи, я буду очень ждать. Подарка не надо. Ты ведь знаешь, где я живу?
Матвей кивнул:
— Знаю. Я как-то раз заходил к тебе с Кириллом из нашего конструкторского бюро, когда мы собирались на демонстрацию. Помнишь?
Ирины ресницы дрогнули.
— Помню, Матвей. Тогда ещё шёл дождь, вы насквозь промокли, а я никак не могла разжечь керосинку и вскипятить чай. — Ира улыбнулась мечтательной улыбкой.
Матвей знал, что нравится Ире, но не делал шаг навстречу, не желая ни обманывать её, ни запутываться в отношениях самому. Она заглянула ему в глаза:
— Пожалуйста, приходи. Очень тебя прошу.
— Я постараюсь.
Он сознательно не стал давать определённый ответ, оставляя себе лазейку для манёвра. Тем не менее в воскресенье ровно в три часа дня вышел из дому с завёрнутым в вощеную бумагу бруском цветочного мыла в подарок. Мыло он случайно купил два года назад на взлёте НЭПа (новой экономической политики) — аж десять кусков! — и теперь внезапно оказался владельцем дефицитного богатства, потому что при переходе экономики на новые рельсы лёгкая промышленность ушла в глубокое пике, выметая с прилавков товары, ненужные мировой революции.