— А где сейчас эта девушка? Как её зовут?
— Больше мы ничего не знаем, — ответила за двоих Зая. — Мы и так сказали тебе слишком много.
Небеса всё-таки решили заплакать, и серые тучи над крематорием разразились мелким холодным дождём. Женщины ушли на остановку, а Инна достала телефон и вызвала такси, потому что никакая сила не заставила бы её вновь спуститься в метро.
С силой жахнула входная дверь, и по длинному коридору раздался топот копыт соседки. У соседки, конечно, были ноги, но громыхала она гораздо крепче лошадей в крытом манеже на ипподроме. Правда, сама Анфиса теперь тоже ходит шумно, потому что одна нога короче другой, и как ни старайся ступать ровно, нет-нет да стукнешь подошвой о пол. В кроссовку она вложила ортопедическую стельку, но на вторую стельку в тапки денег не хватило, а не будешь же дома ходить в уличной обуви. Вот и приходится хромать в полторы ноги до кухни в дальнем конце огромной коммунальной квартиры.
Сквозь чисто вымытое стекло в комнату заползал туманный весенний вечер. На противоположной стороне улицы мягко светились квадраты окон, за которыми размытыми силуэтами мелькали тени.
Анфиса подумала, что пора попить чаю на ужин, но не хотелось идти в кухню, поэтому она разломила сушку и снова взялась за книгу. Телевизора она не имела, шариться в интернете считала бесполезным занятием, зато книг в съёмной комнате оказались целые груды.
Анфиса подумала, что про книгу нельзя сказать «вещь» или «предмет». Книга — это нечто особое, волшебное, то, что имеет власть силой слова изменять ход мысли или даже саму жизнь. Казалось бы, ничего хитрого: бумага, буквы, слоги, а начинаешь читать — и понимаешь, что душа умеет перемещаться в пространстве и во времени.
— Это всё на выброс, — сказала хозяйка при сдаче комнаты. Она указала на стопки книг, перевязанных бечёвкой. — Будет время, вытащи на помойку. Остались от старого хозяина. Здесь какой-то одинокий старичок жил, вот и захламил жилплощадь.
— Конечно, выброшу, — горячо пообещала Анфиса, жадно скользнув взглядом по пыльным корешкам. Само собой, выбрасывать книги она не собиралась и сразу же посчитала их даром судьбы за пережитое в последний год.
Съёмная комната была малюсенькой, всего десять метров, зато арендная плата невысокая. Благодаря тому что хозяйка не драла три шкуры, стояла очередь из желающих жить в клоповнике, представляющем собой кишку коридора с дверями по обе стороны, один туалет на девятерых жильцов и огромную полутёмную кухню с тремя газовыми плитами и ржавой раковиной. Анфиса считала, что ей повезло заполучить комнату, — пусть удобства минимальные, но зато неподалёку шумный Невский проспект, станция метро «Чернышевская», Таврический сад и тихие узкие улочки с восхитительными названиями: Кавалергардская, Захарьевская, Фурштатская, Потёмкинская, Очаковская…
Если пройти от дома чуть подальше, то в перспективе Шпалерной улицы застывшей музыкой вырастет бело-голубой Смольный собор, глядя на который Анфисе всегда хотелось восторженно заплакать от безупречности и выверенности его линий, достигающих полной гармонии с петербургским небом.
За стеной внезапно раздались истошные вопли нескольких мужских голосов. Анфиса вздохнула. Сосед обожал включать телевизор на полную громкость и смотреть политические ток-шоу, где участники передач почему-то всегда орали громче, чем торговки на базаре. Приплачивают им за крик, что ли?
Заданный самой себе вопрос повис в воздухе, растворяясь в понимании, что любая убогая коммунальная обстановка в сто раз лучше, чем отдельная квартира матери, где она третья лишняя. Здесь, в коммуналке, на своих, пусть и арендованных, квадратных метрах нет ни отчима с пивным животом и наглыми глазами, ни заискивающего тона матери, постоянно извиняющейся перед отчимом за крохотную хрущёвку и за «хвост» в виде взрослой дочери, которая никак не съедет, чтобы жить самостоятельно. Так сложилось, что Анфиса всегда чувствовала себя ненужной, мешающей матери жить спокойно и счастливо.
В детстве Анфиса постоянно болела, и мама, утирая слёзы полотенцем, часто горько упрекала:
— Не могу нормально заработать! С одного больняка снова на больняк. — «Больняками» мама называла больничные листы. — Да я на юг ни разу не ездила! В Турции не была! В одних джинсах два года хожу! И всё из-за тебя!
Тогда Анфиса сжималась в комок, стараясь стать как можно меньше ростом, а лучше юркнуть в мышиную норку и лишь иногда выбираться оттуда во двор поиграть с подружками.
В лучшую сторону Анфисина жизнь стала меняться с приходом в школу нового учителя физкультуры Дмитрия Потаповича. Он был молодой, большеголовый и очень весёлый.