— Почему Игорь Пирогов такой грустный? — с сочувствием спросила Виктория Петровна.
— Я о нем больше не хочу думать, вы извините, Виктория Петровна. Он перестал для меня существовать. Правильно говорила Мухина: «Твой Пирожок ни с чем».
Виктория Петровна сразу все поняла и перевела разговор на другую тему:
— И Холодова такая молчаливая…
— Она расстроена. Из-за характеристики.
— А-а, ну будет лучше себя вести, — примирительно сказала Виктория Петровна, — мы не будем возражать, еще не поздно… Пусть едет, поражает мир своей балалайкой…
— Виктория Петровна, — решилась Кися, — они на меня ополчились, думают, я Венькин дневник брала, а я не брала…
— А, да-да, — встревожилась сразу Виктория Петровна, — это на моей душе грех. Честно признаюсь. Но тогда так обострилась обстановка, понимаешь? Столбов исчез. Драгоценности Столбовские исчезли. Никакой ясности. Милиция сигнализирует… Крах фирмы!.. И потом за Тесли, скажу тебе откровенно, я волновалась. Как сейчас-то у них с этим балбесом?
— Я не знаю, — отказалась от пояснений Киссицкая.
Она поняла, что завучу не очень-то можно доверять. А Веньку и всю его компанию она уже побаивалась, решив для себя, что лучше с ними не связываться. Пирогова все равно не вернешь, надо вычеркнуть его из сердца и забыть навсегда. Главное для нее — в конце концов стать человеком. Хватит бузить, пора браться за ум, первое полугодие на исходе…
Разговор не клеился. Ольга пожаловалась на головную боль, Виктория Петровна не удерживала ее. Киссицкая выглядела утомленной, расстроенной, вялой. И они скоро распрощались.
13
У Оли Киссицкой последнее время голова часто кружилась, появилась незнакомая странная слабость. Она думала, что переутомилась, изнервничалась, старалась не обращать внимания на то, как быстро утомляется, а порою вдруг теряет равновесие.
Виктория Петровна жила в центре города, в старинных домах. Киссицкая вышла и побрела пешком, чтобы подышать воздухом перед сном и еще раз обо всем подумать.
Было совсем не поздно. Смеркалось. Накрапывал назойливый мелкий дождик, и ветер подгонял ее в спину, подталкивая к родным бульварам.
…Почудилось, что знакомый, как будто Венькин голос окликнул ее: «Кися!» Она оглянулась. Сзади стоял высокий парень, которого она никогда не встречала. Она быстро отвернулась, хотела идти дальше, но дорогу ей преградили еще двое в длинных красно-белых шарфах.
Широко расставив ноги, они засунули руки в карманы брюк, растопырили локти и нахально ухмылялись.
Оля вздрогнула, на мгновение отключилась и тут же оказалась в глухом каменном дворе, за помойкой.
— Какая у девочки красивая шапочка! — развязно сказал один из парней, — Не поделишься? Вот с ним. — И он пихнул Олю к стоявшему рядом приятелю.
Тот, здоровенный верзила, поймал Олю в объятия и сжал так, что кости, казалось, хрустнули.
— Говорят, девочка любит сказочки? — мерзким, пискливым голосом поинтересовался верзила, дыша прямо в лицо Оле тяжелым табачным духом. — Хочешь, мы инсценируем сказочку про девочку на троих? А? В пионерском отряде ты же научилась инсценировочкам? — И он подтолкнул Ольгу третьему, словно она была мячом в игре «штандер».
Оля попыталась вырваться, закричать, но ее крепко держали, заломив руки за спину. В рот ей сунули платок, запихнули подальше. Она начала задыхаться, ее тошнило. Попробовала отбиваться ногами, но один из парней схватил ее за ноги и оказался на корточках перед нею. Нагло заглядывая ей под подол, он крикнул:
— О, где мы были, что мы видели! Недаром нам советовали перевернуть это драгоценное создание.
Оле сделалось страшно, так невероятно страшно, что спина взмокла от холодного пота. Ненависть к этой мрази, мелькнувшая мысль, что парни в красно-белых шарфах «фанаты» и их подослал Венька и его «дружбаны», породили в Киссицкой сверхъестественную силу. Она резко рванулась. От неожиданности стоявший сзади отпустил ее. Соединив пальцы свободных рук, Ольга ударила по голове того, кто сидел перед нею на корточках. Он, к ее удивлению, неловко покачнулся и стукнулся о помойку. Тогда она кинулась на третьего, заслонявшего дорогу. Это был миг ее торжества. Всего лишь миг. Тут же она снова очутилась в тисках.
— Ну-ну, не рыпайся, девочка! — пригрозили ей, — Хочется, чтобы тебя пожалели? А ты умеешь жалеть? Как же теперь ты станешь трепаться о нравственности?
Они скинули с Оли пальто, шапку, шарф и подняли за ноги.
— Вот так. Повиси немножко. Нам сказали, девочке надо вправить мозги.